Настенька - [55]

А она была, на самом деле, прекрасна в строгом, но нарядном английском платье из плотного голубого материала, облегавшего полную грудь Настеньки, приоткрывавшуюся лишь немного белым кружевным воротничком. Длинная молния, проходившая вдоль всей спины, почти полностью скрывалась складками, но представляла из себя именно ту лёгкость, о которой думала Настенька, выбирая наряд.

Каштановые волосы слегка золотились, рассыпаясь локонами по плечам. Чуть выше лба они были схвачены хайратником — так теперь называла молодёжь полукольца или пружинистые дужки для закрепления от рассыпания волос на голове.

В дополнение к голубым глазам Настеньки, голубому платью и голубому хайратнику на белом воротнике у самой груди пристроилась голубая брошка, напоминающая собой настоящий цветок незабудки.

Одним словом, всё было в тон молодости, которая сама по себе всегда восхитительна. Только щёки выбивались из праздника голубизны нежной пунцовостью, но тем самым как бы подчёркивали радость голубого цвета, добавляя в него свою собственную толику веселья и счастья.

— Ну, хараша, хараша, — бабушка опять делала упор на звук «а», чуть растягивая его почти на распев. Такое искажение правильного произношения было настолько привычным, что произнеси она то же слово чётко по писанному «хо-ро-ша», то вот это именно прозвучало бы совершенно искусственно и показалось бы неправильным.

— Да-а, — протянул восторженно Иван Матвеевич, — продолжая сидеть в кресле перед телевизором и поглаживая бороду, изрядно поседевшую за последние годы. — Ну-ка, Настюша, подойди ко мне. Дай хоть поцелую красавицу. Когда то мне приходилось таких обнимать? Уж и не помню, — проговорил он, озорно глядя на Татьяну Васильевну и многозначительно покашливая в бороду.

— Ой, некогда, дедуль, воскликнула теперь уже почти весело Настенька, но тем не менее подскочила к креслу и подставила для поцелуя щёку.

Дед обнял, осторожно притянув к бороде девушку, поцеловал и пробурчал почти в ухо:

— Так ты поосторожней, внучка, с этим обормотом. Настенька даже не рассердилась, а наоборот рассмеялась, отрываясь от деда и говоря:

— Дедуль, а если я за него замуж пойду, ты так и будешь его обормотом звать?

— Замуж — это другое дело, — проговорил Иван Матвеевич. — Тут, брат, и разговор другой.

— Какой я тебе брат, дедуля? — Совсем развеселилась Настенька. — Скорее уж сестра.

— Так говорят, — сердясь, вступилась за мужа Татьяна Васильевна. — А замуж ещё пагади сабираться. А то ишь ты, уж замуж невтерпёж, — заключила она назидательным тоном, вспомнив пример из грамматики русского языка со словами, оканчивающимися на «ж».

— Ладно, бабуль, — усмирительным голосом проговорила Настенька, — Что же я не знаю, что значит «брат ты мой»? Хороший переводчик, как у нас говорят, должен, прежде всего, в совершенстве знать родной язык, а во вторую очередь иностранный. Но в незнании русского ты меня вряд ли упрекнуть можешь. И всё же замуж не замуж, а бежать мне пора. В ожидании даже красивой девушки, каковой вы меня не одни, я надеюсь, находите, держать долго человека не следует. Тем более что стоит он с машиной аж на улице Воровского, где, сами понимаете, прокуратура, посольства, так что долго спокойно не постоишь. Правда Вадим есть Вадим. Ему всё почти можно.

Последние слова слетали с губ Настеньки в то время, как она натягивала сапоги, бросала снятые после показа туфли в сумочку, надевала белую шубку, вовремя снятую с вешалки и подставленную для надевания заботливой бабушкой, нахлобучивала на голову такую же белую шапку-ушанку.

Настенька не могла себя назвать модницей на сто процентов. Сама она за тряпками не бегала, ни у кого ничего не просила, но может потому, что в этом не было необходимости, так как родители и любимая сестрица старались во всю и присылали всего впрок, чтобы их младшенькая ни в чём не нуждалась. За модой они следили сами, Настеньке же оставалось только выбирать из присланного, что она и делала совершенно спокойно, раздаривая часть своим подружкам и не превращая одежду в культ.

При выходе из дома на пороге Настеньку захватил порыв ветра и неожиданно быстро залепил глаза снегом. Играла декабрьская метель. Настенька подумала, что хорошо, конечно, если бы Вадим ожидал с машиной здесь, в самом Ржевском переулке, у этого старинного дома, но ей не хотелось пока давать ему свой адрес, боясь назойливых встреч и проводов, потому теперь пришлось идти навстречу снегу до выхода на улицу Воровского.

По пути она задумалась над одним странным, как ей показалось, обстоятельством. Дед назвал Вадима, которого она считала уже почти своим женихом, обормотом, фактически оскорбив его, а Настенька почему-то совсем не обиделась? Почему? Неужели она сама себя обманывает? Может Вадим ей вовсе не нравится и ей лишь хочется иметь рядом с собой его богатство, связи, уверенность в себе или она просто уступает его явной настойчивости в стремлении к ней?

Может это и так, но разве этого мало? — возразила она своему голосу?

— Мало, очень мало, — отвечал он. — Должна же быть и любовь.

— Но она есть, по крайней мере, с его стороны. Говорят, обоюдная любовь — это великое счастье, однако она так редко встречается.