Настенька - [54]

Последнюю просьбу именно в таких словах высказывала только сестрица, на что Настенька с долей сарказма отвечала: «О каких глупостях ты, Верунь, пишешь? Не имеешь ли ты что-нибудь в виду из того, что сама совершала? Но если это так, то почему тебе можно было эти, как ты называешь, глупости совершать, а мне нельзя?» Что милая сестрёнка Вера незамедлительно парировала с не меньшим юмором и долей грусти в ответном письме:

«Дорогая, Настюша, глупости, что я имела в виду в своём письме, не те, что сама делала, ибо, как твоя старшая сестра, я вообще очень положительная, как ты понимаешь. Порой даже скучно от этого. Но тут никуда не денешься. Дело, правда, не только в том, что я старшая, а и в том, что нахожусь сейчас на переднем крае дипломатии, где нужно держать ухо востро, а не то быстро сгоришь. Вот, чтобы и ты не обожглась раньше времени, как мотылёк над свечкой, не торопись с глупостями, которые я стараюсь не совершать и тебе не советую.

Ты, чертяка, немедленно уцепишься за мои слова «чтобы и ты не обожглась», и будешь права. Конечно, мне уже приходилось обжигаться. Уверяю тебя — это больно и совсем не так весело. Так что мои глупости тебе лучше не повторять».

Были рядом с Настенькой и верные подружки Наташа с Викой. Где-то неподалёку работал целеустремлённый изобретатель Петька Ушастик, в Ялте выводил новые сорта влюблённый в Настеньку и науку Володя Усатов. Да мало ли было тех, кто хотел видеть в Настеньке порядочного человека? И потому только продолжала она оставаться сама собой, продолжала побеждать в себе лёгкие мысли. «Лёгкими» Настенька называла эти мысли не потому, что они в голове легче других, а потому, что звали они к лёгкой жизни, которая не требует серьёзного мышления. Такие мысли не нравились, но устоять против них становилось почему-то с каждым днём труднее.

Москва 1985 года

В этот вечер перед Рождеством, которое Настенька никогда прежде не праздновала, в вечер, от которого она ждала чего-то необычного и радостного, «лёгкие мысли» буквально атаковали её со всех сторон, не давая покоя. Она отмахивалась от них, говоря чуть ли не вслух:

— Да ладно вам, я же согласилась и еду на это ваше Рождество. Теперь предстоял ещё разговор с бабушкой и дедушкой, что было не совсем просто. Нужно было сказать им всё просто, не углубляясь ни в какие проблемы, не давая им ни малейшего повода догадаться, что она сама чего-то боится. Тогда всё пиши пропало. Поэтому Настенька выскочила из своей комнаты, впорхнула из коридора в гостиную, где перед телевизором в глубоких креслах, обитых голубым в цветочках материалом, сидели в полудрёме стареющие родители её отца, и нежно защебетала, вращаясь на одной ноге, слегка приподнявшись на носок:

— Дедуль, бабуль, как я вам нравлюсь? Только я сейчас убегаю. Меня уже ждут. У нас сегодня небольшая вечеринка по случаю рождества в МГУ. Думаю, что приду не очень скоро, но меня подвезут, так что вы не волнуйтесь. Оказывается, требуется моя помощь с французским языком.

Татьяна Васильевна, бабушка Настеньки, слегка полнеющая, с миловидным лицом, почти не тронутым морщинами, что было удивительно для её пенсионного возраста, тот час поднялась с кресла, критически осматривая внучку и строго говоря:

— Прежде всего, надо бы тебе знать, что на Руси рождество празднуют седьмого января, а не двадцать пятого декабря. Сегодня встречают Рождество католики, а в России церковь православная.

— Да, бабуль, откуда же я знаю? В бога я не верю, причащаться не хожу. Но ведь празднуют же сегодня и у нас в стране. Я слышала, что и другие отмечают, — заспешила с возражениями Настенька, боясь, что этот факт незнания обычаев может послужить препятствием сегодняшнему вечеру. — Мне сказали, что сегодня собираются с иностранцами.

— Так это понятно. Почти везде в Европе и Америке отмечают в декабре. То, что мы и ты неверующие ещё не значит, что не надо знать историю религии и её особенности. Ты же собираешься учить детей. Тут явный пробел в вашем образовании. Но сейчас не в этом дело. Что эт ты без предупреждения собралась? С кем? Почему? Кто эт так уходит в Маскве?

— Татьяна Васильевна произносила слово Москва, как и многие другие слова с чисто московским аканьем, а слово «это» не договаривала, произнося «эт».

— По какому телефону тебя искать?

— Да не надо искать, бабуль, — чуть не плача заговорила Настенька. — Собираемся в МГУ у какого-то аспиранта. Там просят помочь переводить с французского, а Вадим ни бум-бум в нём, вот и пригласил меня. А телефон, откуда же я знаю.

Голос Настеньки задрожал, и Татьяна Васильевна перепугалась. Последние несколько месяцев она стала замечать у внучки неожиданные нервные срывы. Не то от долгого отсутствия родителей, не то по другим причинам, но Настенька даже при пустяковых возражениях вдруг начинала плакать и потому бабушка и дедушка старались по возможности ни в чём ей не возражать. Татьяна Васильевна хотела даже написать об этом сыну, но не знала чем объяснить такие расстройства, не хотела пугать родителей, которые и без того в нервном напряжении на чужбине и решила не делать этого, а внучку не волновать по пустякам. Так что, услыхав слёзы в голосе, она тут же переменила тему и заговорила о красоте, похваливая свою любимицу за хороший вкус.