Наставники - [22]
Был год сорок четвертый, хлеба не было ни в киноленте о битве за Сингапур, ни у нас на столе. «Мне надо хоть что-то пожевать, а то с ума сойду!» – твердил дедушка. В этот момент, на пике переживаний, на пике военных невзгод, прискакали партизанские всадники, во главе их был Миодраг Вацулич, капитан, самый бесстрашный из них. «Наконец-то жратва будет!» – воскликнул дедушка, однако сразу стало ясно, что он ошибся. Кислый солдатский хлеб, захваченный у разбитой германской армии, тайные булочки, изъятые из кухонных шкафов проклятой буржуазии, были розданы освобожденным заключенным и товарищам, раненным в последней битве, а мы получили портреты Климента Ворошилова верхом на коне и жевательную резинку американского производства. Мы развернули позолоченные фантики с изображением ужасов Перл-Харбора и запихали во рты неизведанную субстанцию, серую, сладковатую, весьма сомнительную. «Жуйте сколько угодно, – учил Вацулич, – но ни в коем случае не глотайте!» Дедушка разозлился: «На кой тогда это надо?» Вацулич рассказал об употреблении жевательной резинки американскими солдатами во время атаки, с помощью чего преодолевается ощущение страха и в полости рта создается ощущение сладости. «Это только начало, – сказал Вацулич, – потом будет все остальное!» Партизанские всадники принялись перетряхивать сусеки антинародных пекарей – подлых людей, запустивших свое ремесло, тешивших себя исключительно добыванием неестественного количества денег. Освободители нашего города, освободители земного шара шныряли за остатками прежних питательных веществ, а мы сидели за длинным столом, аплодировали быстро наступившей свободе и жевали сладкую резинку, американскую. Потом мы стали ее растягивать. Драгоценную пищу необыкновенного типа, испытанную американскими солдатами во время победоносных атак, мы зажимали зубами, одновременно вытягивая ее за кончик пальцами на максимально возможное расстояние. Дядя, самый ловкий и самый долгорукий в семье, растягивал резинку длиннее всех, потом наматывал ее на ухо, на предметы мебели и тому подобное. Дедушка протестовал: «Все-таки это еда, хоть и несъедобная) – и добавлял: – А едой не балуют!» Однако дядя продолжал изобретать различные способы употребления американского средства для успокоения нервной системы. Большие количества этой приятной массы, полученной в подарок от наших друзей – товарищей из освободительного корпуса, дядя, предварительно прожевав, оставлял на стульях, дверных ручках, а кое-кому незаметно запускал в волосы. Тетки, которым после этого было никак не причесаться, рыдали, дедушка не мог подняться со стула, мама приклеивалась к кухонной двери, В сорок четвертом году мы, изголодавшиеся, были воодушевлены первым предметом питания, который получили от освободителей, но он мешал нам передвигаться, и вообще. Мама сказала: «После такой голодовки – всего-то!» Дедушка сказал: «Все, что в неразумных количествах, противно человеческой природе!» На том и порешили. Капитан Вацулич, его товарищи, люди, мобилизованные на помощь армии в трудном деле преследования врага, брали в кольцо пекарни, пекари отбивались от них черствыми булочками, отступая в муку, загубленную гнусными червями. Пекарей вытаскивали оттуда за ноги, они были как напудренные, трудно было разобрать, кто есть кто. Товарищ капитана Вацулича Строгий вытащил наган русского производства, построил напудренных людей и начал ругаться словами абсолютно нашими, сербскими. Пекари потихоньку дрожали на октябрьском морозе, мука с них неслышно осыпалась, ветер уносил ее. Товарищ Строгий стал чихать от муки, унесенной ветром, но тем не менее сумел громко сказать: «Если не скажете, кто из вас Милан Трандафилович, всех до единого перестреляю!» Пекари пошептались немного, потом вдруг, отряхнув муку, принялись разглаживать усы, произнося вслух: «А пошел бы ты, сморчок, так тебя и перетак!»
В сорок четвертом, переломном году нашей истории, Строгий принялся казнить антинародных месителей довоенного хлеба, а в это время люди набросились на остатки муки, из которой выволокли этих выродков, величайших ублюдков, какие только были нам известны. Люди кровавыми еще руками принялись месить тесто из муки, взятой из кучи, в которой прятались сбежавшие мастера пекарского искусства, и только потом заметили что в муке остался еще один, самый пугливый. «Когда-нибудь перестанут печь хлеб, даже обычный, и тем более перестанут запекать в него человечину!» – сказал Вацулич.
Дедушка спросил: «Как же без хлеба-то?» Вацулич ответил: «Тогда столько всякой жратвы будет, что ты о хлебе и думать забудешь!» – «Вот это здорово!» – ответил дедушка. Так думали и остальные. Как только товарищ Строгий закончил расстрел непослушной банды пекарей, товарищ Вацулич объявил: «Хлеб и тесто вообще будут использоваться нами только для исполнения скульптурных работ в виде голов самых заслуженных' товарищей, а также для строительства мест общего пользования, например Эйфелевой башни!» Дедушка сказал: «Кто бы мог подумать!» Остальные расхватали заступы и принялись закапывать банду пекарей, сваленную в кучу под стенкой. В сорок четвертом году у нас практически не было возможности месить тесто для хлеба и вообще месить муку, в тот год мы замешивали свою будущую жизнь, сияющую, полную невиданных, ослепительных картин, очень таинственную.
Бора Чосич – удивительный сербский писатель, наделенный величайшим даром слова. Он автор нескольких десятков книг, философских трактатов, эссе, критических статей, неоднократно переводившихся на различные языки. В книге «Роль моей семьи в мировой революции» и романе «Наставники», фрагменты которого напечатаны в настоящем томе, он рассказывает историю своей семьи. В невероятно веселых и живых семейных историях заложен глубокий философский подтекст. Сверхзадача автора сокрыта в словах «спасти этот прекрасный день от забвения».
Рубрика «Имитация почерка» дает самое общее представление о такой стороне литературного искусства как стилизация и пародирование. Серб Бора Чосич (1932) предлагает новую версию «Записной книжки Музиля». Перевел опубликованные «ИЛ» фрагменты Василий Соколов.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.