Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [64]

Почта едет во Владивосток.

Поезд тронулся, и нам открылся чудесный вид на реку. Мы договорились отобедать раньше обычного, чтобы у нас было достаточно времени после приезда в Иркутск. Во время обеда мы получили приятное известие: железнодорожники заверили нас, что мы приедем около одиннадцати. Выяснилось, что мы уже подъезжаем к городу на берегу реки Ангары, вытекающей из озера Байкал, от которого мы недавно отъехали. Очень приятно любоваться городом, освещенным солнцем, подъезжая к нему так, как подъехали мы — с другой стороны реки. Издали город очень похож на все русские города, построенные, в основном, в середине прошлого века. В нем также множество церквей с колокольнями и куполами, здания с простыми, но гармоничными пропорциями, деревья и сады, а также деревянные дома.

Однако мы не рассчитывали приехать так быстро. Британскому консулу, который как раз пришел узнать у начальника станции время нашего прибытия, сказали, что мы приедем в одиннадцать. И в этот самый момент подошел наш поезд. К сожалению, консул принес с собой несколько телеграмм и ответных сообщений. Первые надлежало расшифровать, вторые, напротив, зашифровать. Эта утомительная работа отняла два часа, и мы так и не успели выйти из поезда. Кончилось это тем, что начальник станции (которому не терпелось побыстрее от нас избавиться), сказал, что самым лучшим и безопасным для нас будет уехать отсюда как можно скорее, и мы уехали где-то около одиннадцати часов, даже не выйдя на станцию. Это был второй раз, когда я проезжал через Иркутск, так и не увидев самый красивый город Сибири. На следующее утро мы уже подъезжали к „опасной“ зоне, но в действительности мы так и не…» [пропуск].

Письмо кончается здесь. Но Гиббсу не пришлось ехать в «опасную зону»: он находился в Омске, наслаждаясь свободой, которую давала служба в дипломатической миссии. У него было много друзей. Еще в начале января Гиббс получил письмо от одного из своих друзей в Екатеринбурге. Оно предназначалось штабс-капитану П. Н. Зубову, служившему в Политическом отделе в Ставке Верховного главнокомандующего:

«Штабс-капитану

Павлу Николаевичу Зубову

Омск. Ставка Верховного Главнокомандующего,

Политический отдел

Дорогой Павел Николаевич

Беру на себя смелость адресовать к Вам с этим письмом м-ра Гиббса, который попавши в новый для себя город, может быть, будет нуждаться в Вашей помощи. Пожалуйста, помогите ему.

В его лице Вы найдете не только интересного, но и может быть очень полезного собеседника, если Вы вспомните все то, что я говорил Вам по этому вопросу.

Нина Владимировна и я поздравляем Вас с Новым Годом и шлем Вам свои сердечные лучшие пожелания. Надеемся скоро видеть Вас в Екатеринбурге.

Сердечно Ваш,

Л. Кржановский

25.01.19».

Глава XIX Урочище «Четыре брата»

По прошествии года с небольшим с того дня, как Гиббс в последний раз видел матроса Нагорного, выходившего под дождь с Цесаревичем на руках, англичанин снова уехал в Екатеринбург. Ему надо было помочь Николаю Алексеевичу Соколову, юристу и судебному следователю по особо важным делам при Омском окружном суде. Гиббс и Жильяр[255] (который проведет в Сибири три года, прежде чем вернуться в Швейцарию) выполняли функции советников[256]. Так же поступили и некоторые из их бывших коллег, служивших при дворе.

Уже проводилось предварительное расследование событий, произошедших той ночью в доме Ипатьева, и в последующие дни у рудника Ганина Яма в урочище «Четыре Брата». Но для этого требовался человек, наделенный острым умом и огромным упорством, — такой, как следователь Николай Алексеевич Соколов. Весной 1919 года генерал Дитерихс, курирующий следствие по поручению Верховного правителя адмирала Колчака, показал ему все предметы, найденные в доме Ипатьева и в самом Екатеринбурге, а также в пепле и мусоре на месте костров. В прошлом августе, когда Гиббс и Жильяр приехали из Тюмени[257] и пришли в Дом особого назначения, они увидели, что печи заполнены обгоревшими предметами. Среди них были металлические обломки портретных рамок, щетки разных видов, футляр для драгоценностей, обтянутый снаружи сиреневым муаром, а внутри белым атласом, и маленькую корзинку, в которой Цесаревич хранил свои щетки для волос.

Многие другие предметы были обнаружены в печах и мусорных ямах возле дома, а также в имуществе, принадлежавшем Царской Семье, но незаконно присвоенном бывшими охранниками. В числе находок и большое собрание икон и несколько книг, принадлежавшие, главным образом, Татьяне Николаевне. Одна из них — «Les Bienfaits de la Vierge» («Благодеяния Богоматери» — фр.), книга в красном переплете. На белом форзаце — изображение креста и надпись на английском и русском языках, сделанная Государыней: «For my Darling Tatiana fr. her loving old Mama (Моей дорогой Татьяне от любящей старой Мамы — англ.). Тобольск. Янв. 12.1918».

У Цесаревича была книга в голубом переплете с вензелем «А» и короной на лицевой стороне: «Правила игры на балалайке» и дневник на 1916 год с заметками Гиббса и Жильяра о его занятиях и состоянии его здоровья[258]. Личный дневник Цесаревича был украден одним из охранников и обнаружен среди других похищенных вещей в квартире охранника Михаила Ивановича Летемина