Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [60]

На внешней стороне окна, которое выходит в сад, есть несколько коричневых пятен. Были взяты образцы для анализа, однако он до сих пор не был проведен, и, как я понял, теперь его нет возможности провести [имеется в виду, что это не было сделано следователем Сергеевым]. Окно в той комнате, где было совершено преступление, находится довольно высоко над землей, а другие окна, выходящие в сад, — значительно ниже».

Увиденное не так сильно впечатлило Жильяра, и, уезжая, он все еще верил, что Царская Семья могла остаться в живых. Надежда была призрачной, хотя со временем романтики создали свой собственный миф. Независимое расследование пока не было проведено, но в столичной газете «Известия» от 19 июля 1918 [н. с.] уже появилось официальное заявление Советского правительства, содержавшее грубую, неприкрытую ложь (которая и питала слабую надежду многих монархистов, в том числе, Жильяра и Гиббса): «В последние дни столице красного Урала Екатеринбургу угрожала серьезная опасность со стороны приближающихся чехословацких банд. В это же самое время был раскрыт новый заговор контрреволюционеров, имевших целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. Ввиду всех этих обстоятельств Президиум Уральского областного совета постановил расстрелять Николая Романова, что было приведено в исполнение 16 июля. Жена и сын Николая Романова отправлены в надежное место. Документы о раскрытии заговора посланы в Москву со специальным курьером»[238].

И хотя в местной газете еще не появилось сообщение о казни Николая II — оно будет напечатано с трехдневным опозданием, рабочие Екатеринбурга вечером собрались в городском театре. Большая часть собравшихся восприняла новость восторженно (один-два человека, впрочем, не решились кричать вместе со всеми: «Покажите нам тело!»). Собрание рабочих постановило, что «казнь Николая Кровавого служит ответом и грозным предостережением буржуазно-монархической к [онтр] революции, пытающейся затопить в крови рабоче-крестьянскую революцию»[239].

Рабоче-крестьянская власть делала свое дело. В ночь после смерти Царской Семьи еще шестеро Романовых — Великий Князь Сергей Михайлович, Великая Княгиня Елизавета Федоровна, Великие Князья Иоанн Константинович, Константин Константинович, Игорь Константинович и князь Владимир Павлович Палей — были убиты на Северном Урале близ г. Алапаевска[240]. Великий Князь Михаил Александрович к тому моменту уже был расстрелян в лесу близ Перми[241]. В первых числах сентября, также неподалеку от Перми, как раз в то время, когда Гиббс находился в Екатеринбурге, были казнены графиня Гендрикова и мадмуазель Шнейдер[242]. Князь Долгоруков и граф Татищев просто исчезли[243].

Глава XVIII Дипломатический секретарь

Зиму 1918 года Гиббс провел в Екатеринбурге, проживая по старому адресу — в доме № 10 на Солдатской улице. В январе англичанин отправил письмо Клавдии Михайловне Битнер, учительнице Царских детей, с которой осенью 1917 года он плыл на пароходе из Тюмени в Тобольск. Теперь Клавдия Михайловна находилась в Тобольске, и в своем письме ей от 23 декабря/ 5 января 1919 года Гиббс писал:

«СОЛДАТСКАЯ УЛИЦА, № 10

ЕКАТЕНРИНБУРГ

23 декабря 1918 / 5 января 1919

Уважаемая Клавдия Михайловна,

пожалуйста, примите мои сердечные поздравления с Рождеством и Новым годом. Надеюсь, Вы получите мое письмо до Нового года, однако маловероятно, что оно будет у Вас к Рождеству (все по старому стилю). Из письма Вы узнаете, что я постоянно думаю о тех, кто сейчас находится в Тобольске, и о том, как сильно все мы изменились за этот год. На самом деле, это очень грустное Рождество, и я буду очень рад, когда праздник закончится.

Месяц назад, когда я был в Тюмени, я получил Ваше письмо по прошествии неизвестно скольких недель после отправки. Письмо было продезинфицировано, и к тому времени, как я его получил, оно уже дожидалось меня в городе несколько недель. Я даже не знал, что оно уже дошло, иначе написал бы скорее. А так, Вы, должно быть, сочли меня очень нерадивым, оттого что я не ответил на него раньше. Я был очень рад получить его, поскольку думал, что Вы забыли о моем скромном существовании.

Пермь взята! [на Северном Урале; взята белыми]. Согласно моему обещанию, когда я был в Тобольске, я сразу же пошел на телеграф проверить, работает ли он, и послать телеграмму Вашей матери. Однако мне сказали, что они еще долго не смогут высылать сообщения, так как все линии оборваны. Поэтому я искал среди моих знакомых кого-нибудь, кто едет в Пермь и смог бы взять письмо с собой, чтобы отправить уже оттуда. Я написал несколько строк, сообщая, что Вы в добром здравии (надеюсь, это в самом деле так) и живете в Тобольске по старому адресу. Я просил Вашу матушку написать, а лучше телеграфировать Вам при первой возможности. Письмо было отправлено 24-го декабря (по Н. С.). Дама, которой я его отдал, сказала мне, что ее муж был так любезен, дал указание, чтобы это письмо было доставлено курьером, поскольку он опасался, что из-за плохой работы почты письмо может идти очень долго.

Хороших новостей нет, и насколько я знаю, взятие Перми пока не пролило света на те события, которые произошли здесь в июле. Мне сказали, что нет почти никаких сомнений в том, какая судьба постигла дорогих нам людей, но в то же время нет прямых доказательств, подтверждающих это. Я слышал, что в Перми арестовали нескольких комиссаров, но никто все же не знает, что тогда случилось на самом деле. Судебные власти уехали более недели назад, но они так задержались в пути (и работают так плохо), что узнать какие-либо подробности было очень сложно. Но больше я боюсь того, что отсутствие новостей — это плохие новости.