Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [59]

«Тюмень, вторник 24 сент. 1918 [н. с.]

Дорогой Гиббс,

Я благополучно добрался сюда в воскресенье в 5 часов пополудни. Путешествие было очень хорошим благодаря моему билету. Очень маловероятно, что я останусь в Екатеринбурге, у меня уже 8 уроков здесь, и, я думаю, их будет еще больше.

Я очень жалею о моей комнате у Симонова, я никогда не найду такие благоприятные условия и такую красивую комнату. Комнаты здесь еще дороже, чем раньше, это безумие. Однако я решил сменить квартиру: невозможно давать уроки в моей нынешней комнате.

Нам предлагают очень красивую квартиру, но очень дорогую, 300 рублей в месяц. Надо будет решать завтра. Я тут же написал Симонову о принятом мною решении, но я Вам повторяю, что здесь та, ради которой я останусь в Тюмени.

Поступайте, как хотите, с деньгами А. А. [Александра Александровна Теглева]

Е. Н. [Елизавета Николаевна Эрсберг] также думает, что лучше оставить вещи Демидовой у консула. […] Предупредите о дне Вашего возвращения, с тем чтобы мы могли встретить Вас на вокзале. Не забудьте, пожалуйста, мои пленки.

Лучшие пожелания […] и его семье […] Пьер Жильяр

P. S.

Я буду еще несколько дней ожидать ответа из екатеринбургской школы и отправлю окончательный ответ Симонову. Если Вы все же решите остаться в Тюмени этой зимой, вышлите мне телеграмму по поводу квартиры, чтобы у Вас была комната. П. Ж.».

Гиббс поддерживал связь с теми, кто был с ним в Тобольске и сопровождал Августейших детей в Екатеринбург. Еще находясь в Тюмени, он написал письмо Марии Густавовне Тутельберг — самой старшей служанке Императрицы Александры Федоровны, и получил от нее незамедлительный ответ:

«Его Высокоблагородию Господину Гиббсу,

Вознесенский пр.

квр. Великобританского Консула,

в Екатеринбург.

Многоуважаемый господин Гиббс,

Благодарю Вас за письмо, которое Вы были столь добры написать мне, я получила сегодня. Я бы весьма сожалела, если бы [с] Вами не повидаться.

Сообщите мне телеграммой Ваш выезд из Екатеринбурга. Я живу теперь [на] другой квартире.

Адрес мой: Торговая улица, дом Юрина, № 45, квартира Юрина, Камышлов, Тюменской губ.

Прошу Вас принять уверение [в] искренней моей преданности.

М. Г. Тутельберг.

Камышлов, 28 [июля] / 10-го Августа 1918 г.».

Через некоторое время Гиббс снова послал письмо М. Г. Тутельберг:

«Г. Екатеринбург,

Солдатская ул. 10,

Вт. 17 Сентября 1918 г. [н.с.]

Многоуважаемая Мария Густавовна,

получил Ваше письмо и очень рад узнать, что у Вас все благополучно. Известий здесь очень мало, ничего точно и определенного нет. (Они уехали, и о их судьбе никто ничего не знает, а из лиц, их окружавших, многие погибли).

Они уехали отсюда 17–18 июля, и, надеюсь, что они спасены. Не знаю, как Вас увидеть. Поезд отсюда в Тюмень останавливается в Камышлове около 4-х ночи. День моего отъезда еще не решен […] и буду [готов] Вам сообщить.

25 Сент.

Надеюсь, что Вы видели м-ра Жильяра. Он Вам все рассказывал. Вчера в газетах были жалкие известия, что Алексей Андреевич Волков, Екатерина Адольфовна Шнайдер и Анастасия Васильевна Гендрикова, все расстреляны в г. Перми! Куда они были увезены отсюда [предложение зачеркнуто]. Я вижусь с фрау Блумберг (там обедаю), и она велела Вам сказать, что, когда Вы сюда приедете, Ваши вещи все хранимы».

В приведенном выше письме Гиббса от 30-го октября (по новому стилю), адресованном тете Кейт, серьезность произошедшего значительно преуменьшена: «Радостных новостей мы так и не получали. Мы до сих пор не знаем наверняка, что произошло с Царской Семьей. И хотя есть небольшая вероятность, что они живы, я начинаю опасаться самого худшего».

Англичанин уже получил разрешение посетить дом Ипатьева. Он был шокирован, увидев пулевые отверстия в полу и следы крови. Вот запись, оставленная Гиббсом в своем дневнике[237]:

«2 ноября 1918 г. [н. с.]

Этим утром побывал в третий раз в маленькой подвальной комнате под Ипатьевским домом. В противоположной от двери стене на высоте, самое большее, 14 вершков от пола обнаружено 10 пулевых отверстий. Кроме того, там есть пять отверстий от штыка, а в двери с правой стороны еще два пулевых отверстия. Но только рядом с девятью пулевыми отверстиями на высоте 14 вершков имеются кровяные подтеки. Десятое отверстие значительно выше, и следов крови там нет. То же самое можно сказать и о двух отверстиях в двери, пробитой выпущенной пулей справа. Пуля прошла рикошетом от противоположной стены и вернулась обратно. Жертвы, очевидно, стояли на коленях: на полу имелось несколько отверстий, которые были выпилены следственной комиссией. Точное число я не узнал, но предположительно, 7 или 8. Они находились больше с левой стороны комнаты. Было также установлено, на непонятном мне основании, что крайним слева стоял мужчина с темными волосами, возможно, повар. Расстояние между стеной и дверью в той части комнаты, где найдены отверстия от пуль, невелико, и там едва ли можно было бы поставить более пяти человек в ряд. Вполне вероятно, заключенных расстреляли одного за другим. Дверь в комнату была распахнута настежь. И пуля, выпущенная со стороны, прошла сквозь стену и дверь, но на этих выбоинах нет следов крови. Пол был вымыт, видимо, сразу же после расстрела. На нем нашли следы мыла и песка, такого же, как и в саду. Особенно хорошо они видны с левой стороны неподалеку от двери. Очевидно, это нужно было для того, чтобы удалить многочисленные пятна крови, которую обнаружили и на цементе внизу [под полом]. Стены во многих местах покрыты надписями политического, похабного и оскорбительного по отношению к Царской Семье содержания. Комната находится в той стороне дома, которая ближе к Вознесенскому переулку. Если вы входите в дом через тот вход, что с правой стороны, эта комната будет первой. Когда был совершен расстрел, дом все еще окружал высокий деревянный забор, и дверь на улицу вела в маленький огороженный двор. Таким образом, солдаты не могли вынести тела через эту дверь — только через окно, либо через дом. Окно рядом со входом было единственным. Вторую раму вынесли, и на подоконник поставили пулемет Максим — здесь находился первый пулеметный пост.