Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - [57]

Тела, завернутые в простыни и покрытые сукном, сложили в грузовик, который к рассвету добрался до рудника в урочище «Четыре брата». Там, в лесу, оцепленном красногвардейцами, трупы были распилены, изрублены, облиты бензином — крупные кости облили серной кислотой — и сожжены. Эта страшная процедура продолжалась три дня[232]. Обезображенные останки были сброшены в шахту. Чуть более недели спустя Белая армия заняла Екатеринбург. Офицеры вошли в дом Ипатьева и нашли его пустым. В полуподвальной комнате, к тому времени уже отмытой и вычищенной песком и опилками, по-прежнему виднелись пятна крови и следы от множества пуль и штыков, а от стен отваливалась штукатурка. Во внутреннем дворе бегал полуголодный спаниель Царевича, украденный одним из охранников. Пес по кличке Джой[233] был единственным, кто выжил после расстрела Царской Семьи.

Глава XVII Выжившие

Наступило утро 11/24 мая [1918], когда Гиббс, баронесса Буксгевден, другие члены свиты и слуги видели Великих Княжон и Царевича в последний раз. Все прибывшие вместе с Царской Семьей лица оставались в Екатеринбурге около десяти дней и жили в том самом вагоне четвертого класса. Комиссар Родионов, в день приезда сказавший им, что они свободны, вскоре изменил свое решение: вместо этого они должны были вернуться туда, откуда прибыли — в Тобольск. Но они не могли выполнить приказ, так как наступающие части Белой армии отрезали путь, а на железной дороге творились беспорядки. До середины июня свите пришлось оставаться в Екатеринбурге. Они лихорадочно пытались разузнать что-нибудь о Царской Семье, но никто не мог им ничего сказать. После мимолетной встречи с Нагорным многое прояснилось. Гиббс ходил взад и вперед у строго охраняемого Ипатьевского дома, скрытого за двойным забором. Он увидел только, как женская рука открывает окно второго этажа, и решил, что это, должно быть, комнатная девушка Императрицы Александры Федоровны Анна Степановна Демидова. Наконец, их вагон — с восемнадцатью пассажирами — был прицеплен к поезду, который, при благоприятном стечении обстоятельств, должен был прибыть в Тюмень на следующий день. Но в то время о благоприятных обстоятельствах приходилось только мечтать, и далеко они не уехали. В Камышлове — маленьком грязном, охваченном болезнью городке поезд был остановлен на десять дней. Протесты ничего не дали. В своем письме тете Кейт, которое Гиббс писал на протяжении нескольких месяцев, не имея возможности отправить его в Англию, он описал события, произошедшие с ним после того, как они покинули Тобольск с Августейшими детьми в мае 1918 года:

«Переписано[234]

18 января 1919 г.

Копия письма С. Гиббса, учителя Царских детей

Екатеринбург, Солдатская улица, дом 10

30-е октября, 1918 г. (н. с.)

Моя дорогая тетя Кейт,

6 декабря минувшего года [1917] я телеграфировал Вам из Тобольска, а когда месяц назад здесь [в Екатеринбурге] был Верховный комиссар [сэр Чарльз Элиот], он любезно обещал отослать мою телеграмму. И я, находясь в его купе перед отходом поезда, надписал на телеграмме адрес и вручил ему. Надеюсь, к этому времени Вы ее уже получили. Она была адресована Перси[235], поскольку это представлялось наиболее безопасным. В телеграмме я сообщал Вам, что я в добром здравии, и мне ничто не угрожает. В конце концов, это сейчас самое главное. Я нахожусь здесь уже около двух месяцев. До того я пробыл примерно восемь месяцев (с октября 1917 г. по май 1918 г.) в Тобольске и еще месяц провел в дороге по пути в Тюмень, где задержался на все лето, с июня по август. Сюда же я приехал в начале сентября. Радостных новостей мы так и не получали. Мы до сих пор не знаем наверняка, что произошло с Царской Семьей. И хотя есть небольшая вероятность, что они живы, я начинаю опасаться самого худшего. Недавно я начал давать здесь уроки, чтобы как-то заработать на жизнь, и теперь очень занят. Я работаю четыре дня в неделю, а три отдыхаю, так как все еще чувствую некоторую усталость.

31 октября. Вчера я не успел закончить это письмо, поэтому собираюсь сделать это сегодня, так как уже завтра его необходимо отослать в консульство. Утром мне вернули мою печатную машинку. В эти неспокойные времена я оставил ее в консульстве, поскольку держать ее в доме было небезопасно: последние власти имели обыкновение изымать такие полезные вещи. Мне нужна новая лента, так как на этой едва ли остались чернила. Но поскольку достать ее не представляется возможным, мне придется и дальше писать пером. Однако я, пожалуй, буду начинать и расскажу Вам о том, что произошло с того момента, как я последний раз писал Вам. Я получил Ваше последнее письмо, датированное 24 ноября [1917]; с момента его отправки скоро исполнится год. Вслед за телеграммой от 6 декабря [1917] я отослал несколько писем в Петроград, которые затем должны были переслать через Британское посольство. Однако я не знаю, довелось Вам получить их или нет. Зима, в целом, выдалась очень приятной: было довольно холодно, но погода стояла такая безоблачная, и солнце светило так ярко, что эти дни не были такими уж неприятными. Лишь в январе — феврале [1918] холод для меня стал нестерпимым, поэтому в то время я выходил на улицу, как можно реже. Наступившая весна была чудесной, и, несмотря на то, что на земле все еще лежал снег, было достаточно тепло, чтобы сидеть на солнышке. В апреле родителей увезли, а мы все остались с детьми в Тобольске и уехали только тогда, когда снег почти полностью растаял. Нас всех отправили в Екатеринбург. На вокзале детей куда-то увели, и я с тех пор их не видел. Нас оставили в вагоне 4-го класса, в котором мы и приехали. Детей заперли в том же доме, что и родителей, и в настоящее время никто ничего о них не знает. Мы жили в этом вагоне около десяти дней. Компания была довольно многочисленной — всего восемнадцать человек придворных. В конце концов, наш вагон прицепили к составу, который шел в обратном направлении