Наставник и чудотворец - [6]

Как и Леонтьев, Нилус поселился здесь основательно, привезя мебель, библиотеку свою, вообще все, что нужно для жизни. «И зажили мы, — писал он, — с благословения старцев, тихою, пустынною жизнью, надеясь и кости свои сложить около угодников Оптинских». Костей супруги Нилусы здесь не сложили, Бог устроил все по-другому, но до Троицы 1912 года они здесь прожили в труде и молитве. Писатель по благословению отца скитоначальника начал знакомиться со скитским архивом, а он оказался столь богатым, что более года ушло на его разборку и чтение материалов. Вместе с тем он вел дневник своего пребывания в обители. Многое вошло в книгу «На берегу Божьей реки».

Имя отца Нектария появляется уже на второй странице в записи от 1 января 1909 года: «Приходил поздравить нас с Новым годом наш духовный друг отец Нектарий и сообщил из жития анзерского отшельника преподобного Елеазара драгоценное сказание о том, как надо благодарить Господа.

— Преподобный-то был родом из наших краев, — поведал нам отец Нектарий, — из мещан он происходил козельских. Богоугодными подвигами своими он достиг непрестанного благодатного умиления и дара слез. Вот и вышел он как-то раз, не то летнею, не то зимнею ночью, на крыльцо своей келлии, глянул на красоту и безмолвие окружающей Анзерский скит природы, умилился до слез, и вырвался у него из растворенного Божественною любовью сердца молитвенный вздох: „О Господи, что за красота создания Твоего! И чем мне и как, червю презренному, благодарить Тебя за все Твои великие и богатые ко мне милости?“ И от силы молитвенного вздоха преподобного разверзлись небеса, и духовному его взору явились сонмы светоносных Ангелов, и пели они дивное славословие ангельское: „Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!..“ И голос незримый поведал преподобному: „Этими словами и ты, Елеазар, благодари твоего Творца и Искупителя!“ Осеним же и мы себя крестным знамением и возблагодарим Бога славословием ангельским: „Слава в вышних Богу!..“ Но не остается, по-видимому, на земле мира — по всему видно, что и благоволение отнимается от забывших Бога человеков».

10 февраля в Оптину приехала игуменья новоустраивавшейся тогда на Оке, близ Калуги, обители «Отрада и Утешение» матушка София (Гринева) с шестью сестрами.

Она была духовной дочерью отца Варсонофия, как и Нилус, и, собственно, приехала к нему; побывала и у старца Иосифа. Сестры и сама матушка пели старцам духовные песнопения. Затем побывали они у Нилуса, с которым матушка имела переписку и заочное знакомство, там тоже пели, 11-го они опять пришли к Нилусу и снова пели, и в это время был там отец Нектарий.

«Было у нас ангельское пение, — писал Нилус, — душой которого и украшением был голос самой матушки. И такое это было дивное пение, что — истину говорю, не лгу — ничего мы подобного не слыхали. Вдохновение было свыше, сердце растворено было Христовой любовью, Божья радость улыбалась душе нашей» (это было 10-го). На следующий день: «Сегодня было то же, что и вчера, — те же радости, то же умиление!.. Пришли сестры, и опять полились небесные звуки дивного пения. В самый разгар его пришел наш дорогой друг отец Нектарий. Надо было видеть его оживление и умиление!»

Затем следует запись от 23 марта того же 1909 года: «Заходил проведать давно не бывавший у нас друг наш отец Нектарий.

— Что давно не видать было вас, батюшка? — встретили мы таким вопросом этого полузатворника, известного всем оптинским монахам сосредоточенностью своей жизни.

— А я думаю, — ответил он с улыбкой, — что грешному Нектарию довольно было бы видеть вас и единожды в год, а я который уже раз в году у вас бываю!.. Монаху — три выхода: в храм, в келлию и в могилу, вот закон для монаха.

— А если дело апостольской проповеди потребует? — возразил я.

— Ну, — ответил он мне, — для этого ученые академисты существуют, а я — необразованный человек низкого звания.

А между тем этот „человек низкого звания“ начитанностью своей поражал не одного меня, а многих, кому только удавалось приходить с ним в соприкосновение.

Я рассказал батюшке о небесном знамении, бывшем на Москве в начале месяца (ложные солнце и луна).

— Как вы, — спросил я, — на эти явления смотрите?

— Э, батюшка барин, — отец Нектарий иногда меня так называет, — как моему невежеству отвечать на такие вопросы? Мне их задавать, а вам отвечать: ведь вы сто книг прочли, а я человек темный.

— Да вы не уклоняйтесь, батюшка, от ответа, — возразил я, — в моих ста книгах, что я прочел, быть может, тьма одна, а в вашей одной монашеской, которую вы всю жизнь читаете, свету на весь мир хватит.

Отец Нектарий взглянул на меня серьезно, испытующе.

— Вам, собственно, какого от меня ответа нужно? — спросил он.

— Да такого, который бы ответил на мою душевную тревогу: таковы ли будут знамения на небе, на солнце, луне и звездах, которым, по словам Спасителя, надлежит быть пред кончиной мира?

— Видите ли, чего захотели от моего худоумия! Нет, батюшка барин, не моей это меры, — ответил мне на мой вопрос отец Нектарий, — а вот одно по секрету уж так и быть я вам скажу: в прошлом месяце, точно не помню числа, шел со мною от утрени отец игумен, да и говорит мне: „Я, отец Нектарий, страшный сон видел, такой страшный, что еще и теперь нахожусь под его впечатлением... Я его потом как-нибудь вам расскажу“, — добавил, подумав, отец игумен и пошел в свою келлию. Затем прошел шага два, повернулся ко мне и сказал: „Ко мне антихрист приходил. Остальное расскажу после“.