Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века - [3]
Некоторых пояснений требует терминология, принятая в данной работе. Прежде всего возникает принципиальный вопрос: как называть вооруженный конфликт между Свидригайлом и Сигизмундом Кейстутовичем в 1432–1438 гг.? К сожалению, для русского языка не характерен термин «внутренняя война», который был бы дословным переводом наиболее удачных и нейтральных характеристик, утвердившихся в зарубежной историографии (польск. wojna domowa, литовск. vidaus karas, белорус, хатняя вайна). В русском языке все они передаются термином «гражданская война», и хотя он широко применяется для описания событий древней и средневековой истории, он способен ввести в заблуждение, поскольку предполагает существование «граждан», «гражданстве» и, соответственно, деперсонализированном государстве в Великом княжестве Литовском в первые десятилетия XV в., тогда как в действительности эта тема еще ждет своего исследователя. К тому же его использование подразумевает, что боевые действия затронули достаточно широкие круги населения, тогда как историки спорят и о том, что считать таковыми в эпоху «безмолвствующего большинства», и о масштабе боевых действий в Великом княжестве Литовском в 1930-е годы XV в. Довольно искусственным выглядит термин «феодальная война», которым начиная с 30-х годов было принято характеризовать события в Московском великом княжестве второй четверти XV в. Малосодержательными, а потому неудачными представляются архаизирующие стилизации — «смута», «усобица» или предложенная недавно «борьба». Более удачен термин, принятый в украинской историографии, — «Свидригайловы войны», с той лишь поправкой, что для 1432–1438 гг. следует говорить не о нескольких «войнах», а об одной Свидригайловой войне. Если же попытаться заключить в наименовании событий их содержательную характеристику, то наиболее удачным представляется термин «династическая война», хорошо передающий суть конфликта как вооруженного столкновения членов правящей династии Гедиминовичей за престол и контроль над всей территорией государства. Можно спорить о том, правомерно ли называть эту войну гражданской и феодальной, но не вызывает сомнения аспект борьбы двух «великих князей литовских» между собой, сыгравшей ключевую роль в ее возникновении и ходе.
Не менее важен другой вопрос: как называть восточнославянские земли, которые в XIII–XV вв. попали под власть великих князей литовских и королей польских, население этих земель и его язык? Проблема состоит в том, что в современном русском языке отсутствует терминологическое различие между жителями разных частей средневековой Руси. Вместе с тем сами они в XIV–XV вв. лишь начинали осмысливать это различие (не говоря уже о внешних наблюдателях, на чьих сведениях во многом основана работа). Попытки разрешить эту проблему нередко оказываются неудачными с разных точек зрения — искусственными, двусмысленными или противоречащими нормам современного русского языка[8]. В результате для обозначения представителя восточнославянской общности в единственном числе автор решил использовать существительное русин[9], для обозначения той же общности — собирательное существительное русь, а в качестве производного от него — прилагательное русский (которое, вопреки распространенному мнению, встречается в такой форме и в памятниках письменности XV в.). Наконец, в тех случаях, когда речь заходит о языке, он именуется западнорусским[10]. Всё это не имеет ничего общего с попытками некоторых ученых и политиков, особенно характерными для эпохи Российской империи, сгладить многочисленные различия между жителями разных частей Руси времен позднего Средневековья.
При передаче собственных имен, связанных с Великим княжеством Литовским, я старался придерживаться терминологии западнорусских источников XIV–XVI вв. (например, Берестье, Городно, Менск, Жомойть, а не Брест, Гродно, Минск, Жемайтия или Жмудь) или соответствующей национальной традиции (Торн, Данциг и Кенигсберг вместо Торуня, Гданьска и Калининграда), за исключением тех случаев, когда в русском научном языке прочно утвердилась та или иная форма (например, Свидригайло вместо Швитригайло или Сигизмунд вместо Жигимонт). Само отсутствие общепринятых форм собственных имен или их модернизация в угоду политической ситуации в Восточной Европе — яркий показатель того, сколь слабо развито изучение истории Великого княжества Литовского в российской науке, и автор смеет надеяться, что его книга хотя бы в небольшой степени послужит исправлению этой ситуации.
В основу исследования, которое предлагается вниманию читателей, была положена диссертация, защищенная в 2011 г. на историческом факультете Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, а за последующие годы существенно переработанная и дополненная с учетом многочисленных замечаний, вопросов и пожеланий коллег. Считаю своим приятным долгом поблагодарить тех, без кого эта книга не могла бы появиться.
