— Пусть лучше останутся мне должны, чем буду должен я, — любил повторять он, — а отказать я не могу — это значило бы отказать больным, нуждающимся в помощи...
Впрочем, мэтр Дидро, как и его достойные предки, никогда не оставался внакладе: каковы бы ни были трудности в городе и государстве, какие бы обстоятельства ни подтачивали благополучия Франции, его изделия всегда имели спрос. И правда, потрясали ли страну религиозные войны, тиранил ли ее Ришелье, раздирала ли на части Фронда или разорял своим великолепием «король-солнце» Людовик XIV, люди все равно болели и постоянно нуждались в ланцете хирурга.
Поэтому-то в годы, когда многие разорялись, нищали и теряли последнее, мастерская семьи Дидро стояла неколебимым утесом среди моря житейских невзгод.
Поэтому-то мэтр Дидро и любил при случае ввернуть фразу, перешедшую к нему от отца, который, в свою очередь, заимствовал ее у своего отца:
— Мой дом — моя крепость...
Помнил Дени Дидро-старшего и в совершенно ином обличье: в парадном камзоле алого бархата, в белом парике и с инкрустированной табакеркой, зажатой между большим и указательным пальцами.
Так выглядел почтенный ножовщик по воскресеньям и церковным праздникам, когда в сопровождении семейства чинно отправлялся на прогулку.
Прослушав мессу в церкви Сен-Мартен, мэтр Дидье не спеша шествовал к улице Сент-Антуан, держа за руки двух младших детей. Жена следовала за ним с двумя старшими. Процессию замыкал Дени, неизменно отстававший — ведь по дороге было столько интересного!
Взять, к примеру, ворота Мельницы на углу улицы Сент-Антуан, украшенные статуей мадонны; или Главные ворота с их лепными украшениями; или фонтан Фей у крытой галереи, откуда в ясную погоду открывались отроги Альпийских гор, — разве можно было так просто пройти мимо всего этого?..
Мэтр Дидье отвешивал величественные поклоны — здесь его знали все. Знали и глубоко уважали. Искали его советов. Приглашали разбирать свои ссоры. Он кланялся направо и налево, иным пожимал руки, иным давал милостыню. Там, где улица Сент-Антуан пересекалась с площадью Шамбо, постоянно сидел нищий, слепой Тома, которому еженедельно отпускалось по два су и шесть денье; постоянную выплату этой суммы мэтр Дидье позднее оговорит в своем завещании...
Но вот, наконец, и площадь Шамбо.
Вот и дом.
И в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят лет, едва закрыв глаза, Дени Дидро видел перед собой этот дом, где 5 октября 1713 года он родился, где прошли его детские годы.
Что за дом!
Приземистый, квадратный по форме и по фасаду, в три этажа. Точнее, в два с половиной. Ибо третий — совсем под крышей, и окна его напоминают скорее бойницы крепости, нежели окна дома. В нише над первым этажом — статуя святого Дидье, покровителя Лангра и патрона ножовщиков Лангра. Комнаты, кроме гостиной на втором этаже, такие маленькие и тесные, что их можно принять за казематы крепости. Особенно детская на мансарде, где жил Дени.
Но зато какой он основательный, этот дом, какой солидный и неприступный!
Воистину «Мой дом — моя крепость»...
«Мой дом — моя крепость? А не вся ли вселенная мой дом?..»
Эта мысль, конечно не в столь определенной форме, пришла ему в голову рано, раньше, чем большинство детей начинает мыслить.
Сколько было ему тогда? Семь? Девять? А может, чуть больше?.. Он не помнил этого точно.
Но помнил, что побудило задуматься.
Однажды летним утром мэтр Дидье зашел к нему в комнату и сказал:
— Собирайся, дружок.
Дени не стал ни о чем расспрашивать, ибо все знал уже накануне; он быстро оделся и выбежал во двор.
Отец, постукивая деревянными сабо, отдавал распоряжения приказчику. Тележка, запряженная гнедой кобылкой, стояла у ворот. Мэтр посадил Дени к себе на колени, дернул вожжи, и тележка со скрипом покатила по улице.
О, что это была за поездка! Потом она повторялась много раз, но первое впечатление осталось самым сильным.
Улица сменялась улицей. Миновали заставу. Город остался позади, а впереди... До сих пор Дени никогда не видел ничего подобного. Впереди, сколько хватало взгляда, тянулись необозримые луга, кустарники, рощи. Вот блеснула извилистая лента реки. Вот, справа, мелькнул остроконечный шпиль
церкви, за ним — несколько беленьких домиков. А тележка катит все дальше и дальше...
В годы преуспевания ножовщик не только приобрел два дома в Лангре. Он начал вкладывать деньги в земельную собственность. Как-никак, полагал он, это наиболее надежный способ помещения капитала: земля никогда не потеряет ценности. Постепенно у него стали появляться в окрестностях города доходные фермы. Его виноградники давали изрядный урожай, а фермеры платили приличную арендную плату.
На природе мэтр Дидье словно оживал.
— Не забывай, сын мой, — говорил он, — что из земли мы вышли, в землю и возвратимся. Кем бы ты ни был в жизни: ремесленником, судейским или духовным, — помни всегда: не отрывайся от земли. Посмотри на эту зеленую долину, на эти лозы, деревья, цветы, вдохни побольше воздуха и подумай, был ли ты когда-нибудь более счастлив?
Мальчик диву давался. От отца ли он слышит эти слова? Да ведь это поэзия! А как же «крепость»? Он горячо полюбил широкие просторы родной Шампани, полюбил навсегда. Ее леса, луга, крестьянские фермы и бесконечное разнообразие родной природы. И это разнообразие позднее навело его на мысль о безграничности жизни, о гармоничном единстве целого и части.
