Наследник Крэнфорда - [5]

— Mon chou, — пробормотала она.

— Это заклинание? — ахнул Джозеф, поспешно отступая назад.

Ее глаза заискрились при виде его испуганного личика:

— Разве я похожа на ведьму?

— Вы могли замаскироваться, — осторожно ответил он.

— Нет. Просто я говорила по-французски. Это означает «моя крошка», «мой дорогой», — пояснила она и, увидев удовлетворенную улыбку мальчика, поднялась, внезапно осознав, что Блейк пристально наблюдает за ней.

Он был высок и безупречно одет. Легкий серый костюм, качество и покрой которого она немедленно оценила, отлично сочетался с голубой рубашкой и фиолетовым галстуком. И маргариткой в петлице. Она улыбнулась, заподозрив, что цветок — дело рук мальчика.

Лицо мужчины было загорелым и обветренным, а широкий рот, сильный нос и брови выдавали твердый характер. Волосы тоже были особенными. Иссиня-черные, как вороново крыло, они спускались на плечи хорошо уложенными локонами.

Пристальный взгляд его глубоких карих глаз, казалось, подмечал все. Внезапно Николь застеснялась своей помявшейся в дороге юбки и заплаканного лица.

— Извините нас за вмешательство, — мягко проговорил мужчина. — Я подумал, что вы, возможно…

— …сумасшедшая, — подсказал Джозеф с огромным энтузиазмом. Суровый взгляд Блейка был встречен невинным протестом. — Но ведь она же швыряла…

— «Бросала» было бы более подходящим словом, — поправил отец. — Джо, думаю, тебе лучше пойти и посмотреть, не можешь ли ты помочь дамам убрать посуду.

— Он хочет, чтоб я ушел, — пояснил мальчик с тяжелым вздохом. Николь хотелось рассмеяться, и впервые за много дней ее настроение поднялось. Малыш сделал несколько шагов по направлению к церкви, затем обернулся. — Но ты расскажешь мне, зачем она швы… бросала ту пыль, ладно, папа?

— Иди! — грозно прикрикнул Блейк и повернулся к Николь, которой с трудом удавалось сохранить серьезное лицо. — Я могу лишь еще раз извиниться, — тихо сказал он. — В его сознании отсутствует понятие «такт», но я продолжаю упорно внушать ему его и уже подумываю, не написать ли это слово у него на лбу. Как вы считаете?

Она отметила, какой искренностью и теплом светятся его глаза. Притягательный мужчина, заслуживающий доверия.

— Всему свое время.

Блейк вздохнул:

— Думаю, вы правы. Извините.

— Все в порядке. На самом деле мне было очень грустно, а он взбодрил меня.

Улыбка осветила лицо незнакомца, обнажив ряд белоснежных ровных зубов.

— Он лучик солнца в моей жизни, — сказал Блейк нежно.

— Вы обожаете его, — пробормотала Николь.

— Всем сердцем, — признался он. И рассмеялся. — Это так заметно?

Она тоже засмеялась.

— Вне всяких сомнений. Но я вас понимаю. — Ее рука погладила головку спящего малыша. — Когда родился Люк, я поняла, что значит любить кого-то всем сердцем, всей душой. — Она подняла голову. — Думаю, пора объяснить мое пребывание здесь.

— Я заинтригован, — признался Люк.

— Я приехала сюда, чтобы рассыпать по земле прах отца. Это было его предсмертным желанием.

Улыбка испарилась, и на лице Люка отразилось сочувствие:

— Понятно.

— Наверное, надо было спросить викария, но церковная служба была в разгаре, а я не хотела никого беспокоить.

— Все в порядке, — заверил он. — Я бы ни за что не помешал вам, но Джозеф влетел и сказал, что какая-то леди плачет на улице, и я забеспокоился.

— Я… разговаривала с отцом. Мне так не хочется оставлять его здесь. Совсем одного. Далеко от дома.

— Это было его желанием, — последовал спокойный, утешающий ответ.

— Я знаю, но… — Ровные белые зубы с силой прикусили нижнюю губу. — Ведь я скоро поеду домой, а он останется здесь, на чужой земле…

— Где он хотел быть. — Твердые, убедительные нотки в голосе Блейка немного успокоили ее. — Хотя я понимаю, как это для вас тяжело. Вам кажется, что вы предаете его и память о нем. Но вы сделали то, о чем он просил, а у него, должно быть, была веская причина.

Какая причина? — мучительно размышляла она. И вновь от искреннего сочувствия Блейка слезы набежали на глаза, и она часто заморгала, прогоняя их. Охваченная печалью, она уныло наблюдала за желтой бабочкой, порхающей с цветка на цветок. Лимонно-желтый был любимым отцовским цветом. Он всегда носил желтые рубашки, скорбно подумала она.

— Мне будет так его не хватать. Мы были очень близки, потому что я была его единственным ребенком, — пробормотала она.

Мужчина немного помолчал, потом добавил с величайшей мягкостью:

— Возможно, вам станет легче, если я расскажу о том, что было со мной, когда умерла моя бабушка. Мне тогда было всего лишь семь, и я находил саму мысль о смерти ужасной. Мне снились кошмары. Но мама рассказала мне старинную легенду. — Он заколебался, выглядя неуверенным. — Вы, наверное, сочтете это глупостью… — Он замолчал. Николь затихла, не сводя с него огромных глаз. Ощущение покоя снизошло на нее.

— Продолжайте, — попросила она. Лицо Блейка смягчилось.

— Я вспомнил легенду, когда увидел порхающую лимонницу. Мама рассказала мне, что малиновки и бабочки являются людям, которые потеряли близкого человека, людям, которые безутешны в своем горе.

Николь улыбнулась.

— Спасибо, что рассказали мне, — поблагодарила она от всей души. И затрепетала от теплой улыбки, которой он наградил ее. — И к вам являлись?