— Я на многое закрываю глаза, — произнёс дед. — Я закрываю глаза на твои поездки к Лядовым и то, что вы там устраиваете, закрываю глаза на ваши пьянки и гулянья по клубам…
— Да я уже полгода нигде не была…
— Цыц! Кто научил старших перебивать? Но всему есть предел. Шашни со слугами — это слишком. Я не позволю подобных вольностей под моей крышей. Кто он такой? Чем занимается в поместье?
— Не знаю.
— Как это не знаешь?
— Ну он… что-то вроде телохранителя. Он сегодня сопровождал Востряковых на похоронах.
— Дружинник?
— Да, вроде того. Я же говорю: не знаю.
— Понятно. В общем, мне это надоело. Кажется, придётся принять меры, — тон Василия Степановича стал холоден. — Скажу твоему отцу, чтобы забрал ключи от машины. Следующий месяц чтоб сидела дома и готовилась к экзаменам. В лицей тебя будет отвозить шофёр. И летом этим на море не поедешь, все два месяца будешь заниматься тренировками. Свободна.
Вероника вышла из кабинета в подавленном состоянии и мрачном расположении духа.
— Ну и сволочь же ты, дед, — пробормотала она. — Что за семейка мне попалась.
Пройдя по коридору, Вероника спуститься на второй этаж, где находились её с сестрой комнаты. На душе было паршиво. Да и как иначе-то? Едва она встретила парня, с которым ей понравилось и с которым она бы хотела встречаться дальше, как дед опять ставит палки в колёса. Ну слуга, и что? Подумаешь! Не замуж же за него выходить? Отпрыску мужского пола, вздумай он потрахаться с какой-нибудь служанкой, слова бы не сказали. А тут — трагедия великая!
Да ещё и на море запретили ехать — это уж совсем за гранью добра и зла. Совершенно незаслуженное наказание! Вот в других семьях — всё нормально, но только не тут, только не в этом доме, где дед всех в ежовых рукавицах держит.
Оставалось лишь надеяться, что за этот месяц Василий Степанович сменит гнев на милость и всё же разрешит внучке поехать отдыхать.
И всё же Вероника хотела снова встретиться с Артёмом. Она только и думала, что о следующем свидании. Да, он был немного странным — наверное, повлияло ранение. Контузия или ещё что-нибудь вроде этого. Но это не имело значения. Веронику тянуло к нему, теперь она ждала только одного: когда он позвонит. А уж она-то придумает, как удрать из-под пристальных взглядов родни.
В общей комнате, из которой двери вели в спальни сестёр, сидела Оля. На столе перед ней располагались три голографических монитора, сестра чем-то увлечённо занималась. Она уже переоделась, и теперь была в домашних штанах и футболке.
— Зачем тебя дедушка вызывал? — спросила она, даже не посмотрев на Веронику.
— Так, ерунда, — Вероника шлёпнулась в большое мягкое кресло. — А ты всё занимаешься?
— Ага.
— Понятно всё с тобой, — Вероника с тоской вздохнула. Ольга хоть и старше всего на четыре года, а с ней невозможно ни о чём поговорить. Она вечно занята то учёбой, то какими-то своими проектами, и болтает только о них.
— Куда ты сегодня удрала-то? — спросила Оля, но отрываясь от монитора.
— Гулять пошла. На набережную.
— И как погуляла?
— Неплохо. А знаешь, кого я встретила?
— Кого? — без малейшего интереса спросила Оля.
— Того парня, которого мы вчера подвозили и который на похоронах был с Востряковыми. Помнишь? Он, оказывается, телохранителем служит. Представляешь, после того, как его ранили, у него открылись все четыре канала!
— Брешет, — равнодушно констатировала Ольга. — Не бывает такого.
— Мне тоже показалось странны. Думаешь, врёт?
— Ну да.
— Да по фиг. Мы с ним всё равно решили встречаться. Вот так вот! Завидуй молча.
— Так дед тебя по этому поводу вызывал?
— Да, типа того. По-моему за мной кто-то наблюдает.
— Не обязательно. Твой внешний вид и так красноречиво говорит о твоих похождениях.
— Говорю: завидуй молча, — Вероника насмешливо улыбнулась.
— Было бы чему.
— Не, ну ты можешь и дальше в девах ходить, — подколола Вероника. — Мне-то что?
Ольга закатила глаза и поморщилась:
— О Господи, Ника, иди уже, куда шла. Отвлекаешь только.
— А вот и не уйду. Буду тут сидеть.
— Ну сиди. Только не трынди, ради Бога. Я и так устала сегодня.
В комнате повисло молчание, нарушаемое шуршанием клавишной панели.
* * *
На следующий день состоялись ещё одни похороны. На этот раз хоронили отца. Было всё то же самое: храм, кладбище, застолье, только масштаб поменьше. Присутствовали в основном, родственники и несколько друзей. Ну и Геннадий Михайлович приехал, произнёс речь.
Хоронили в закрытом гробу, отца я даже не увидел напоследок. Гроб опустили в землю, могильщики закидали землёй, а мы стояли рядом и смотрели.
Мать сдерживалась, не желая при всех показывать эмоции, но вид у неё был убитый. А Ира даже всплакнула, когда гроб опускали. Она сжимала в руках платок, то и дело вытирая скатывающиеся по щекам слезинки.
Мне тоже было грустно. Мы с отцом виделись редко и знали друг друга не так хорошо, как хотелось бы. Служба отнимала у него всё время. Я вспоминал разные светлые моменты, связанные с ним, вспоминал прощание перед армией. Отец был печален. Наверное, он уже тогда знал, что меня отправят на фронт, но не мог сообщить мне этого.
— Мы накажем убийц, — тихо сказал я стоящей рядом сестре. — Я сделаю всё возможное.
