Наследие предков - [100]

Долгое время колония возвращалась к своей привычной жизни. С центрального аппарата УФСИН отправили глобальную проверку. «Хозяину» пришлось лавировать между попытками сохранения мирного спокойствия и привычной жесткой дисциплины учреждения, чтобы показать проверке нормальный режим его функционирования. С одной стороны, и гайки сильно закручивать нельзя было, чтобы не колыхать память о недавних кровавых событиях, а с другой, — совсем распоясавшуюся зону нельзя было представить москвичам.

Хребет и еще несколько блатных больничку не покинули. После дубиналов спецназа она теперь стала для них жизненной необходимостью: все залечивали поломанные конечности и ребра, да и отбитые внутренности и мозги требовали длительного покоя.

О Боцмане вспомнили через много дней после кипиша. Колюня, чудесным образом избежавший насилия правоохранителей и где-то отсидевшийся в дни «жесткача», теперь с дебильной улыбкой работал в цехе деревообработки, как будто ничего и не произошло. Вдвойне было странно то, что Боцман две предшествующие ходки «отрицал» и не работал ни дня, за что неоднократно подвергался всему имеющемуся у власти арсеналу средств принуждения: от «пресс-хат»26, ШИЗО27, промерзших карцеров до банального глубокого массажа внутренностей с помощью резиновых изделий и кирзовых сапог.

После утреннего развода Боцмана в промзоне встретил мелкий худосочный Вася Вжик, который был на побегушках у Хребта и по количеству суетливых перемещений вполне смахивал на затейливую зеленую муху из старого диснеевского мультика. Вжик предложил пройти для разговора в один из полупустых складских ангаров. Колюня вытер грязной ветошью руки, отряхнулся и послушно потопал вслед.

Восемь человек во главе с положенцем зоны расположились в закутке за металлическими стеллажами. Густые клубы сигаретного дыма еле пробивали лучи тусклой лампы, смазывая очертания лиц. Боцман, подойдя к почтенной публике, поздоровался и добродушно залыбился на Хребта. Разговор завел сам положенец, прямо пояснив Колюне, что смертный приговор ему вынесен и от сиюминутного перемещения в лучшие миры его отделяет только знание о местонахождении всем известных материальных благ.

Боцман не стал перечить и грозить неописуемыми бедами, а покорно опустил подбородок на грудь и прогундосил:

— Я и без тебя прекрасно понимаю, что мне кирдык, только вот моя судьба ни мне, ни уж тем более тебе давно не принадлежит. А если бы ты знал, чье это золотишко, ты бы ни за что не «вписался» в эту тему. Это не просто проклятое «рыжье». Это не людское вообще, и людям нельзя его брать. Хочешь — верь, хочешь — нет, решай сам.

— Ты чего несешь, в калган надуло в поезде? — начал свирепеть Хребет, нутро которого подсказывало, что ничего кроме мороки и трупов от стоящего перед ним персонажа ждать вряд ли придется. Поэтому положенца так и подмывало поставить Колюню на «пики» и забыть о нем навсегда, а для людей можно сочинить ладную «откорячку», чтобы к нему «предъяв» не было.

— Расскажу, воля твоя, — Боцман изобразил полную покорность довлеющей силе и вытащил сигарету из-за отворота кепки. — Но разговор будет только с тобой, без лишних ушей.

Хребет тяжело вздохнул, подал рукой знак одному из стоявших рядом обыскать Колюню, откашлялся и велел братве оставить их. После шмона Боцман устало опустил руки, плюхнулся на большой пенек перед положенцем и мягко сказал:

— Неужели ты думаешь, что тому, кто упокоил Молотка с Калачом, нужны железки за поясом?

Ненавистные буравящие взгляды уходящих блатных вонзались в Боцмана, который кожей чувствовал их с трудом преодолеваемое желание изобразить из его тушки загадку для патологоанатома.

— Говори! — глухо пробасил Хребет.

— Хочешь узнать, где «рыжье» запрятал? Все хотят! — Боцман помолчал, поковырялся большим пальцем в ноздре и продолжил. — Это как ты себе картину представляешь, Хребет: я говорю место, ты звонишь на волю, там находят «рыжье», и вы меня «не больно зарежете»? Заманчивая перспектива!

— Так ведь можно зарезать и больно. Вон Ваня Викинг, например, с твоего же четвертого отряда, просто завернутый на сказках про древних воинов. Так вот, попал он сюда за то, что он с двоими «чурбанами» в «орла» поиграл — казнь такая древнескандинавская — человечка разрубают вдоль хребта аккуратненько и ребра выворачивают наружу, прям, как птичка, получается. От вышки Ванечку спасло то, что «чурбаны» были в международном розыске и одного из них чудесным образом спасли в больничке. Так вот тебе наш Ванята с удовольствием такой же отходнячок забацает при желании.

— Ладно… того золотишка, что видели бродяги, больше нет.

— Как это нет? Тебя же вроде чекисты всего с двадцаткой взяли, а у тебя более сотни было.

— У меня его забрал тот, кому оно предназначалось.

— Фуфел не гони, иначе мечты о легком отдуплении останутся мечтами, Коля. И будешь ты по лагерю гордо парить с развороченной спинкой стараниями нашего Викинга.

— Ты, Хребет, не осознаешь, куда прешь, но это по незнанию. Попробую просветить. Сразу так и не объяснишь. Если готов послушать, я на байки не жадный. Слушай. Было это три года тому назад. Я к корешу после отсидки в Салехард зарулил, ну и пропасли мы одного ненца. Он пытался «рыжье» толкнуть местным барыгам. Короче, когда мы на хату влезли к нему, то чуть не опидарели от увиденного: полкомнаты было в мешках с песком золотым. Ну, мы оленевода прессанули чуть: мол, где ты столько раздобыл. А он начал нам чесать, что это их род испокон веков передает «рыжье» каким-то «великим древним», которые в стародавние времена с неба спустились. Мы, ясное дело, в этот зачес не поверили, дали ему еще по ливеру. Он раскудахтался, что сам он не знает, откуда «рыжье», а вот братан его знает. Мол, дед у них шаман местный, через него передает «рыжье» брату где-то на Полярном Урале, а брат уже этим древним отвозит.