Конгур неуверенно кивнул.
— Впрочем, ты-то как раз родился с серебряной ложкой во рту, и по малолетству вряд ли задумывался над подобными вещами… Так вот, те, кто оказываются вечными неудачниками, делают себя еще несчастнее, ибо изводятся бесплодными надеждами и иссушающей душу завистью. Они думают, что хотят всего лишь справедливости. На самом же деле справедливость для них — это когда им самим хорошо. Станут ли они и дальше добиваться ее, если окажутся наверху?
— Наверное, нет, — сказал Конгур.
— Конечно, — согласился старик. — Некоторые из них ищут помощи у магов, которые якобы способны сделать им заговор, привлекающий удачу. Но чтобы таковая повернулась лицом к одним, надо отнять ее у кого-то другого. Как вещь. Если камень лежит на этом конце стола, что нужно, чтобы он казался с другой стороны?
— Поднять и переложить…
— Видишь, как все просто, — сказал Аттайя. — Удачу тоже можно "поднять и переложить". Тогда вчерашний баловень судьбы потеряет все, что имел, и первый станет последним; а тот, кто прежде завидовал ему, вознесется вверх к вожделенным богатству и славе. Пустой сосуд наполнится, и прежде полный оскудеет.
— Иначе нельзя? — спросил Конгур. — Ну, чтобы всем было хорошо, и была бы настоящая справедливость?
— Нельзя, так не бывает, — возразил старик. — Счастья на всех не хватает. Слышал такую поговорку? Никто не в силах заменить мироустройство, созданное богами. Но некоторым из посвященных дана власть "поднимать и перекладывать".
— Тебе тоже дана такая власть?
— Да, — просто сказал Аттайя. — Именно этим я и занимаюсь. Но я требую чтобы человек поступал осознанно и понимал, на что идет. Если кто-то приходит ко мне и говорит, что желает стать богатым, я узнаю у него следующее: у кого он хочет отнять это богатство для себя? Как далеко он способен зайти в своих намерениях? Перед чем он остановится, а через что готов перешагнуть? И я предупреждаю — ты получишь просимое, но кто-то из тех, кто тебе дорог, лишится всего. Твой друг, брат, учитель, благодетель…
— И… что же… разве есть такие люди, которые согласны пойти на подобную подлость? — У Конгура расширились глаза.
— О, друг мой, сколько угодно. Когда приходится выбирать между совестью и алчностью, надо признать, что человек куда более животное, чем хочет казаться. Особенно если он уверен в своей безнаказанности. Ему ведь не надо брать нож и убивать кого-то, чтобы затем ограбить, значит, он не рискует быть схваченным и подвергнуться суду и наказанию. Всего-навсего, глядя в глаза тому, кого он безнадежно губит, высказать вслух свое желание, а затем пользоваться… плодами собственной низости.
— Глядя в глаза? Значит ли это, что тот, другой, присутствует при совершении такого ужасного дела? Знает, что его ждет?..
— Не совсем, мальчик, не совсем. Присутствует лишь его образ.
Конгур со всей жестокой очевидностью понял, для чего Аттайе были нужны его картины. В самом деле, по прошествии малого времени с момента создания очередного портрета те, кого он изображал, внезапно и по необъяснимым причинам то теряли все состояние, то становились жертвами пожара или тяжелой болезни. Но он до сих пор никак не связывал одно с другим! Конгур воскликнул.
— Мои работы! Но ты обещал, что я буду творить для богов! Вот почему мастер Тарс говорил, что не желает служить злу… ты обманул меня… я не знал, что делаю!
— Ну, будет посыпать голову пеплом, — усмехнулся колдун, которого совершенно не тронуло отчаяние Конгура. — Не так ты был наивен и невинен, каким пытаешься представить себя сейчас. Не прикидывайся жертвенной овцой. Строго говоря, никто тебя не обманывал. Ты сам поклялся исполнить все, что бы я ни велел, без всяких условий и не спрашивая, зачем. А стоило тебе поинтересоваться, я был с тобой честен и откровенен. Разве не так?
— Я тебя ненавижу — глухо сказал Конгур, закрыв лицо руками и покачиваясь из стороны в сторону.
— Ну, успокойся, — смягчился старик. — Ты служишь не злу, а истине. Она не бывает дурной или хорошей. Кое-кого созданные тобой портреты удержали от рокового шага. Те же, кто не остановился, и без тебя погиб. Ни ты здесь ни при чем, ни я. Выбор, в конечном счете, делается не нами. Я-то, как раз, добиваюсь, чтобы люди были по возможности честными с самими собой. И ты мне очень помогаешь достигать этого. Выбор каждый делает сам за себя, — повторил Аттайя.
В тот день Конгур ушел от него в смятении. Но прошло всего несколько дней, и ноги сами понесли его к старику! Он не находил причин, для чего бы им разлучаться. Разве Аттайя не друг ему? Разве он, Конгур, не учится у него столь многому, о чем бы иначе мог никогда не узнать? Старик никогда его не осуждает. Ему можно доверять. Убедив себя в этом, Конгур почти совсем успокоился. Но в течение последних месяцев он больше не получал от Аттайя заказов. Они только подолгу разговаривали. Так было до тех пор, пока Конгур не нашел Аттайю мертвым. Он был так потрясен этим, что напрочь забыл об очередном портрете, который принес с собою, и бежал, оставив его, точно свой последний дар умершему. И улику, изобличающую его как верного помощника старого колдуна. Теперь же он рассчитывал только на то, что Аттайю найдут не сразу. Тогда он успеет вернуться и забрать таволу. Если же нет, то о последствиях Конгуру жутко было даже помыслить.
