— Наверное, так и есть, — произнес Конан, подумав, что надо и вправду обладать особыми качествами, чтобы разглядеть силу, опасность и мощь в полуживом облезлом звере с вырванными клыками.
— После этого мастер Таре разрешил мне расписывать купол, — продолжал Конгур. — Пока я рисую эскизы, а потом меня ждет тяжелая работа: надо будет писать, лежа на лесах. Но я надеюсь, что справлюсь и не разочарую мастера.
— Думаю, не разочаруешь, — Конан заставил себя перестать смотреть на ягуара и перевел разговор совсем на другую тему. — Слушай-ка, парень, ты слыхал про Донала Ога?
— Конечно, — Конгур улыбнулся. — Кто же, как не я. Донал Oг — мой дедушка, отец мамы.
Если бы у Конгура на голове внезапно выросли рога, Конан был бы удивлен меньше. Это называется — на ловца и зверь бежит.
— А… — киммериец не сразу сообразил, что бы еще спросить. — Он начальник тайной стражи, верно?
— Верно, но мы об этом с ним не говорим. Мой дед — замечательный. Он очень любит меня, Джахель и даже Элая.
— Почему "даже"? Естественно, что человек любит своих внуков.
— Элай ему не внук. Он не сын нашей мамы. Это новое откровение тоже надо было сначала переварить.
— То есть как?
Конан мог бы предположить, что Тариэль с Дарой взяли на воспитание чужого ребенка, скорее всего, сироту, если бы у них не было своих детей, но Элай, кажется, был в семье младшим.
— Его мать умерла, — сказал Конгур. — Ее сожгли на костре, потому что она была ведьмой, и Элай теперь живет с нами, — кажется, он уже пожалел о своем длинном языке. — Об этом тоже не принято говорить… — Конгур переступил с ноги на ногу. — И ты не рассказывай, что я проболтался. Ладно? — он с беспокойством взглянул на Конана. — Ну… в любом случае, Элай ведь наш брат.
— Его отец — Тариэль? — прямо спросил Конан. — Не бойся, никто не узнает о нашем разговоре. Слово чести.
— Да, — тихо отозвался Конгур.
Ну и узел здесь, похоже, завязался! Сын Тариэля, рожденный казненной ведьмой и принятый Дарой, точно собственное дитя? По всему выходит, что так. И Донал Ог, беспощадно сражающийся с колдунами, знает, что его дочь растет отродье ведьмы, с которой ей изменил ее собственный муж! Можно себе представить, как он должен относиться к своему зятю, и если Тариэль до сих пор сохранил голову на плечах, то ему просто крупно повезло. Интересно послушать его собственную версию событий, конечно, не выдавая Конгура, раз уж обещал молчать.
— Мне надо работать, — произнес парень.
— Беги, и я тоже пойду, — Конан взъерошил ему волосы. — А ты действительно неплохо рисуешь, точно говорю.
Бросив еще один взгляд на желтого ягуара, киммериец вышел из храма. Ускорил шаг — теперь ему еще сильнее захотелось встретиться с Тариэлем. От избытка новых сведений мысли в голове слегка путались и по местам расставляться не желали, не говоря уж о чувствах, главным из которых оставалась тревога. Образ ягуара не давал Конану покоя, равно как и тяжелые размышления о Райбере. В таком-то крайне неприятном для него состоянии Конан добрался до "Утехи путника" с твердым намерением дождаться Тариэля — в чем бы другом, а в том, что тот непременно явится, он не сомневался. Но пока прежний его приятель не почтил заведение своим присутствием, Конан рассудил, что вполне может выпить и закусить.
Хозяин, сразу признавший его, предпочел не вспоминать о вчерашней стычке вслух, но смотрел угрюмо и цепко. Следы учиненных Тариэлем накануне бесчинств почти отсутствовали, видно здесь очень постарались побыстрее все восстановить, только выбитые окна были наспех заколочены досками, не допускавшими никакого внешнего обзора.
Граф не заставил себя долго дожидаться. При его появлении головы всех присутствующих повернулись в его сторону, болтовня смолкла, а хозяин весь подобрался — похоже, не ожидал нынче же снова увидеть здесь вчерашнего беспокойного гостя. При этом сам Тариэль отыскал глазами Конана и решительно направился в его сторону, словно не замечая ничего вокруг. Отодвинул тяжелый деревянный стул напротив и сел, подперев руками подбородок, молча, его волнение выдавали только непрерывно двигающиеся желваки — будто там бились два маленьких сердца.
— Что скажешь? — вместо приветствия спросил киммериец. — Драться пришел со мной?
— Ты этого вправду хочешь? — вопросом на вопрос ответил Тариэль.
Он был совершенно трезв, мрачен и заметно подавлен. Конан пытался найти в его лице черты того, прежнего, парнишки-гладиатора, и не мог. Тариэль казался старше своих нынешних лет. Волнистые волосы на висках уже тронула седина, возле губ залегли глубокие складки, а главное — в глазах Тариэля не было прежнего огня. И не было света в его усталой улыбке.
Конан сделал то, чего ну никак не собирался еще секунду назад. Он протянул руку и взъерошил Тариэлю волосы, как совсем недавно его сыну. Как двадцать зим назад, случалось, проделывал и с ним самим.
— Честно? Нет, малыш.
От этого жеста и почти забытого обращения Тариэль замер. И — Конан мог поклясться — его глаза предательски блеснули.
— Я тоже, Медведь. Не с тобой и не сейчас — хрипло произнес он.
— Но ты все же здесь.
— Я хотел тебя увидеть. Сказать, что был, наверное, не совсем прав нынче утром. Ну, с Дарой. Только ты тоже зря сказал, будто я вроде как прячусь за женщину. Хотя, может, так оно со стороны и выглядело.
