Наши времена - [175]

Мина низко наклонила седую голову, продолжая пальцами водить по столу, словно эти двигающиеся пальцы помогали ей вести нить рассказа.

— Вскоре он появился в Екатеринославе, этот петербургский адвокат. Молодой человек в сюртуке, курчавый, в пенсне. Высокий лоб с двумя поперечными складками. Комитет устроил вечер помощи раненным на фронте. Я стояла у столика в фойе и торговала книгами. Когда возле меня появился молодой мужчина в пенсне, я протянула ему книгу, только что вышедшую из печати.

«Надеюсь, вы не откажетесь купить эту книжку», — сказала я.

«Представьте себе, откажусь», — ответил он и посмотрел на меня, как мне показалось, с явным интересом.

Его отказ вызвал у меня досаду, и мне уже больше ни о чем не хотелось с ним говорить. Я отвела глаза в сторону и молчала.

Выяснилось: он и есть автор той книги, которую я ему предлог жила купить. Вскоре был организован второй вечер, с лотереей. Я раздавала выигрыши. Этот же молодой человек выиграл плюшевого мишку, и тут же вернул мне его обратно, чтобы мишка снова пошел в тираж. Я уже знала, что молодого человека зовут Лев. Пока я была занята лотереей, он почти все время стоял рядом и помогал мне. Вечер закончился, и на улицу мы вышли вместе. В руке у меня было несколько веточек вербы с маленькими упругими почками.

«До вербного воскресенья еще далеко, — заметил мой спутник, — откуда же у вас эта верба теперь, глубокой осенью?»

Я не сразу нашла, что ответить. Мне хотелось, чтобы ответ мой прозвучал как-то особенно, значительно.

«Бывает, — выдержав паузу, промолвила я, — что и в ноябре происходит цветение».

Спустя несколько дней Зеглман неожиданно заявляется ко мне на работу в обеденный перерыв и предлагает пойти вместе с ним в столовую. Как раз неподалеку находилась вегетарианская столовая. Хозяин столовой был вегетарианцем. После перлового супа и морковных котлет все еще хотелось есть, и мой петербургский кавалер повел меня в ресторан. Впервые в жизни я переступила порог столь блистательного заведения. Вечером мы отправились в оперный театр на «Самсона и Далилу». Я надела самое лучшее свое платье — зеленое бархатное, украшенное на груди искусной хризантемой. Когда в антракте мы с ним прогуливались по фойе, какая-то девушка сказала подруге довольно громко, указывая на нас: «Наверняка лет на пятнадцать старше ее».

После спектакля он нанял дрожки и подвез меня к моему дому. Мы долго стояли у нас на крыльце. Он целовал меня и перед тем, как уйти, сказал, будто о деле, уже решенном: «Ты будешь моей женой».

Не спросил, люблю ли я его, а если бы спросил, я, по правде говоря, не знала бы, что ответить. Он мне, конечно, нравился, но можно ли было мое чувство назвать любовью? Я в то время еще не думала выходить замуж. На уме у меня были совсем другие заботы. Я мечтала вот о чем: мы, девушки, оденемся в туники и выступим впереди солдат, шагающих вслед за нами со своими ружьями. Противник, мол, в нас стрелять не станет, бросит оружие на землю. В первом ряду будут шагать самые красивые девушки страны, а так как я с детства привыкла слышать, что красоты мне не занимать, то была почти уверена, что в первой колонне буду и я. Нелепая эта идея не давала мне покоя.

«Теперь столько кругом горя, идет война», — сказала я Льву Иосифовичу.

«Да, — согласился он, — но жизнь ведь продолжается».

Тут я ему рассказала о своем плане, который должен был положить конец войне.

«У тебя доброе сердце, дорогая, — произнес он, целуя меня, и повторил опять: — Ты будешь моей женой. Лучше тебя не найду, и лучше мне не надо, наивная моя девочка…»

Когда он спускался со ступенек крыльца, мне показалось, что походка у него какая-то неуверенная. Даже споткнулся и чуть не упал. У калитки я догнала его.

«Так ты еще не ушла к себе? — обрадовался он. — Понимаю: стояла и смотрела мне вслед. Родная моя… — Впервые с тех пор, как мы познакомились, я услыхала в его голосе такую нежную, трогательную интонацию. — У меня неважное зрение, если хочешь, давай еще пройдемся немного», — предложил он.

Я согласилась, и по дороге он поведал мне такую историю:

«Когда я был маленький, ко мне однажды подошел умалишенный, которого все знали в нашем городке, и спросил, не хочется ли мне пить. «Хочется», — ответил я. «Тогда пойдем к колодцу». Мы пошли. «Полезай в ведро», — сказал он. Я залез в ведро, и он стал быстро раскручивать веревку. Я стал кричать, плакать, и не знаю, сколько времени прошло, пока сумасшедший этот вытащил меня обратно. «Ну как, напился?» — скаля зубы, хохотал он. Был яркий летний день, солнце ослепило меня после той ужасной тьмы, в которой только что находился. С тех пор зрение у меня ухудшилось. Мне, жениху, может, и не следует об этом рассказывать невесте, но я хочу, чтобы ты знала все… Иногда меня охватывает жуткое предчувствие, мне кажется, что я не смогу обойтись в жизни без спутника — без поводыря в буквальном смысле слова».

Мы пришли к тому месту, где стояли извозчики. Когда он уехал, я отправилась домой, чувствуя в душе растерянность. Он казался мне человеком, который хочет, как бы снизойдя, осчастливить бедную девушку. Так я думала, когда мы стояли на моем крыльце. Теперь же меня охватила жалость. Он нуждается во мне.