Наши времена - [134]

— Оплеуха — это тоже неплохо. Только надо знать, за что? Бывает оплеуха — это много, бывает — слишком мало. Ну, говори же! Долго я буду тебя просить?

Дина наконец выдавила из себя:

— Он сказал, что ты стал предателем… Перешел к немцам… Добровольно сдался в плен…

Отец побледнел. Дети, затаив дыхание, со страхом глядели то на него, то на Дину.

— Кто он и где живет? — спросил отец тихо, но настойчиво.

— Ты его видел и знаешь. У него не хватает двух пальцев на руке. Он был здесь счетоводом, — пояснила Дина нерешительно.

— Что значит — был?

— Я слышала, что он уехал.

— Куда уехал?

— Этого я не знаю.

— Что же ты раньше мне о нем не сказала, пока он еще был здесь?

— Боялась, что ты захочешь расквитаться с ним… — чистосердечно призналась Дина.

— А ты полагаешь, что я должен молчать, когда возводят такую гнусную клевету?! Кто он?

— Я же тебе сказала — счетовод.

— Я спрашиваю не о профессии. Что он за человек?

— И это я уже сказала. Пьянчуга, ничтожество. В армию его не взяли из-за двух пальцев, что не хватает на руке. Он распускает всякие слухи и получает от этого удовольствие.

— И ты молчала, ничего мне не говорила!

— Как же я могла такое сказать?

— Твоего отца оплевали, а ты меня пожалела, не хотела причинять боль. Но разве у меня нет человеческой гордости? Я не успокоюсь до тех пор, пока не рассчитаюсь с этим мерзавцем!

Дина молчала, опустив голову. Отец еще не знает, что Митька приставал к ней, лез обниматься, она едва вырвалась от него.

5

На следующее утро Гирш Ленович пошел к председателю поссовета Ивану Степановичу и спросил, куда девался счетовод. Рассказал о клевете, которую тот пустил про него.

— Я знаю об этом, — сказал Иван Степанович.

— Откуда вы знаете?

— Ваша дочь пришла и сообщила.

— И что вы ей ответили?

— Посоветовал ей не писать вам об этом. А ему я сказал, что за такую клевету на фронтовика его надо пристрелить на месте.

— Я пристрелю его, пусть меня потом судят. Где он сейчас? — Гирш стоял, глядя на Ивана Степановича, глаза его гневно сверкали, а правая рука сжималась в кулак.

— Куда этот подонок девался, я не знаю. Кому надо дал о нем знать, — Иван Степанович оторвал клочок газеты, свернул цигарку и закурил. — Я отвоевался еще в двадцатом, было мне тогда семнадцать годков… — начал он вдруг рассказывать. — Приняли меня в красноармейский полк, дали ружье, и я был счастлив и горд, но счастье длилось недолго… Кабы не это… — Иван Степанович повернул голову к костылю, стоявшему у стула. — Будь у меня обе ноги, разве я сидел бы здесь? Под Черниговом мы очищали лес от банды, там меня ранили. Коли ты плохо видишь, слышишь или у тебя больное сердце — все равно можно идти на фронт. А без ноги как? Вот я и командую бабами да детишками… — Иван Степанович печально улыбнулся. Он не стал дальше углубляться в воспоминания. В комнате было тихо.

— Как только узнаете, где этот гнусный клеветник, сразу дайте мне знать.

— Обещаю, — заверил Иван Степанович.

6

Лето и осень 1943 года и начало 1944-го все же были для Дины удачными, можно даже сказать — счастливыми, если вообще можно чувствовать себя счастливым, когда идет война. Отец, раненый фронтовик, находился дома. В сентябре начался новый учебный год, и Григорий Абрамович снова стал учительствовать, преподавал математику в васютинской школе-семилетке. А весной открылись раны, и его с первым паузком отправили в Каргасок, а оттуда уже на пароходе в Томский военный госпиталь. Раны так и не затянулись, не закрылись. Навеки закрылись его глаза.

Дина, ставшая главой семьи, поставила младших детей на ноги. Подросли и разъехались по разным городам работать и учиться. Им она посвятила все свои заботы, о себе она думала меньше всего.

Через два года после войны в Васютинске появились геологи. Искали нефть. На окраине поселка, там, где начиналась тайга, зазеленели брезентовые палатки. Порой Дина ходила в лес по грибы, за ягодой; возвращаясь, ставила свои корзинки и садилась отдыхать неподалеку от этих палаток. Там всегда было оживленно, велись какие-то работы. Почти всегда возле палаток горел костер, каждый мог подбросить в него веток; из котелка, висевшего над огнем, доносился запах аппетитного варева.

Как-то Дина с младшим братом Берлом возвращалась из леса. Когда, немного отдохнув, они собрались идти дальше, их корзины, полные грибов, внезапно оказались в руках парня из геологической партии. Он дежурил у костра и, по всему видно было, не столько следил за котелком, в котором, кажется, варился кулеш, сколько посматривал в сторону девушки, сидевшей на траве, и, как только она поднялась, торопливо направился к ней.

— Далеко живете отсюда? — спросил он, взяв корзины и раскачивая ими словно игрушечными.

— Не то чтобы далеко, но и не близко, — ответила Дина и почему-то покраснела, хотела забрать у него корзины, но он не выпускал их из рук.

Парень пошел вместе с ними.

— У вас же все выбежит из котелка, — напомнила Дина.

— И правда, — спохватился он, повернул голову к палаткам, крикнул: — Братва, глядите, чтоб там не выкипело!

По дороге он успел разузнать у Дины, как ее зовут, чем занимается, кто у нее в поселке. Когда они подошли к ее дому, посмотрел в один конец улицы, в другой.