Наши химические сердца - [61]

Офелия во плоти.

Я прыгнул в воду и побежал, а когда не смог больше бежать, пошел вброд. Снял куртку и накинул ей на плечи, потому что она дрожала.

– Пойдем, надо выйти из воды, – сказал я.

Но она не пошевелилась, застыла на месте. Грейс взглянула на меня: в ее глазах стояли слезы. А потом мир взорвался. Как будто наконец лопнул нарыв и боль вытекла наружу. Она плакала, завывала, ее сотрясали мощные, отчаянные рыдания, и казалось, ее хрупкая фигурка не выдержит такого надрыва. Она упала мне на руки, навалилась всем весом, и, клянусь, я физически ощущал ее горе, заполонившее все вокруг. Я вдыхал его и с каждым вздохом облегчал ее ношу.

– Почему он умер, Генри? – повторяла она сквозь слезы. – Почему? Почему он, а не я?

– Мне так жаль. – Я прижал ее к себе что было сил и держал крепко, потому что не знал, что еще сделать или сказать. – Мне очень, очень жаль.

Мы стояли так, пока у меня не застучали зубы и я не перестал чувствовать ног.

А потом Грейс вдруг перестала плакать, как будто внутри нее был резервуар слез и он кончился. Она высвободилась из моих объятий и, не оглядываясь, пошла к лестнице. Моя куртка тащилась по воде за ней. Дойдя до первой ступени, она залезла на нее и села, дрожа и опустив ноги в ледяную воду. Я, само собой, пошел за ней, потому что готов был идти за ней куда угодно. В ту ночь пойди она в другую сторону, в холодные недра подвала – я бы и туда за ней пошел.

Я сел рядом с ней, скрестив ноги, и пытался не показывать, как мне холодно. Мне просто хотелось находиться с ней, чтобы мы побыли вдвоем, прежде чем я отведу ее обратно. Я облокотился о верхние ступени, достал телефон из нагрудного кармана куртки и позвонил Мартину. Тот ответил после одного гудка.

– Боже, прошу, скажи, что она жива, – выпалил он.

– Я нашел ее. С ней все в порядке. Везу ее домой.

– О, слава богу, слава богу, слава богу. Вези ее к нам.

– Да. Скоро будем. С ней все в порядке. Она не пострадала. Можете сказать моим родителям, что с ней все хорошо и со мной тоже и что я скоро приеду домой!

– Да, конечно. Спасибо. Спасибо тебе.

Я повесил трубку.

– Все очень волновались, – тихо произнес я.

– Ты знал, что в первый месяц после его смерти я была под наблюдением как потенциальная самоубийца? Все думали, я покончу с собой. Я не могла даже поплакать спокойно: кто-то обязательно ломился в ванную и проверял, не перерезала ли я уже вены. Дом никогда не подумал бы такое обо мне. Он был единственным, кто меня знал.

Я не мог смотреть на нее. Несколько часов назад я был уверен, что Грейс умерла, что она покончила с собой. Я был одним из них – тех, кто не знал ее. Не то что он.

– У меня не было депрессии. У меня до сих пор нет депрессии. Я просто злюсь.

– Я хочу рассказать тебе о нем, – сказала она, стуча зубами.

– Грейс… это необязательно.

Я не мог произнести то, что мне на самом деле хотелось: пожалуйста, не надо. Не надо мне о нем рассказывать. Ты меня уже достаточно ранила.

– Я знаю. Но это несправедливо по отношению к тебе. Ты заслуживаешь правды.

– Правды?

– Мы познакомились, когда мне было девять лет. Многое из детства помнится туманно, но день, когда мы встретились… Это случилось ранней осенью, было прохладно, но листья и трава еще не пожелтели. Папа уже умер, а мамы не было дома три дня. У нас кончилась еда, и я позвонила дяде, но тот умел обращаться с детьми не лучше моей мамаши, так что скинул меня на женщину, с которой вместе работал. Мэри. Помню, в машине по дороге к ней домой дядя сказал, что у нее сын моего возраста, но я ненавидела мальчишек. В школе они всегда меня обижали. Когда я ходила в школу, конечно. Странные создания, не такие, как мы, понимаешь?

Когда мы приехали к Мэри, Дом прыгал на батуте на заднем дворе. Помню, тогда мне показалось, что он самый красивый мальчик в мире, и это было странно, потому что я никогда не думала, что мальчишки могут быть красивыми. Я была очень застенчивым ребенком, но он совсем не стеснялся. Увидев меня, он спрыгнул на лужайку и позвал меня играть в «Марио Карт». Я раньше не играла в приставку – я даже никогда не видела ее, – и ему пришлось меня учить. Он был очень терпелив и даже поддавался. Это был один из лучших дней моего детства. Мы играли в видеоигры, а когда солнце село, держались за руки и смотрели мультики на ноутбуке в его домике на дереве. Я полюбила его. Полюбила его семью. Раньше я даже не подозревала, что такие люди есть на свете. Уже тем вечером я решила, что выйду за него замуж.

Я не удержался и тихо рассмеялся, и Грейс тоже.

– Я была совсем девчонкой, понимаешь? – она вытерла слезу. – И он тоже влюбился в меня, а когда мы выросли, чувства не померкли, а стали крепче. Дом был первым мальчишкой, с которым я держалась за руки, первым, с кем поцеловалась. Он был моим первым всем. До тебя.

– Я не… я не знал, что все было так.

– Не могу описать словами, что это значит – любить кого-то так сильно. И потерять. Поэтому я больше не пишу. Слова тут бессильны. Люди часто говорят: не знаешь, что имеешь, пока не потеряешь. Но я знала. Каждый день, что мы были вместе, я знала, что такие отношения, как у нас, – большая редкость. И каждый день я страшно боялась потерять его, потерять их всех. Я беспокоилась о его безопасности, волновалась, что их достанет моя чокнутая мамаша, но они всегда были добры ко мне. И я все время спрашивала себя: ну разве возможно такое счастье? Как вышло, что вселенная свела нас, когда нам было всего девять? Разве это справедливо – что то, что все ищут годами, преподнесли нам на серебряной тарелочке, когда мы были совсем маленькими и даже не понимали, чего хотим?