Нашествие - [53]

Мать развернула её к себе:

— Так что тогда?

Подождала, чтобы Мари подняла глаза. Чтобы сказала:

— Господин Бурмин покорнейше просил меня быть свободной от данного обещания.

«Ну наконец-то — ясность», — с облегчением подумала мать. И звонко захохотала:

— Всего-то! Эти глупые женихи. Не о чем и жалеть. Один ушёл, придёт другой, ещё лучше. Идём, гости разъехались. Вот и славно. Мне никогда не нравился этот Бурмин. Все эти так называемые столбовые дворяне корчат из себя невесть что.

Мари тихо заплакала. Мать обняла её за плечи, но не замедлила шаг:

— Душенька моя, не подумай, что я не сочувствую. Просто я считаю глупым тратить время на сокрушение о том, чего нет. Что тебе и советую.

— На что же его следует тратить? — сквозь слёзы проговорила Мари.

— Например, на то, чтобы найти, чему порадоваться. Для этого и дан человеку ум. Найти хорошую сторону. У всего есть и хорошая сторона.

— Какая же теперь?

— Такая, что помолвка ваша не была объявлена. Между нами, мне уже тогда это не понравилось. Ну да будет. Не была объявлена — никто, кроме близких, не знал, — для общества её, считай, как не было. А чего не было для общества, того, считай, не было совсем.

Мать весело пожала полными плечами:

— И не плачь. Великая княгиня так испортила себе цвет лица. А какой был прелестный!

— Разве это так важно?

— Цвет лица? Конечно! Можно быть дурнушкой, но если чудный цвет лица, то сочтут не дурнушкой, а пикантной.

— Нет. Разве важно — что скажет общество?

— Ах, милая. Разбитые сердца благополучно срастаются, а вот репутации — нет. Выше нос! — Мать ласково тронула пальцем кончик её носа. — Там более такой хорошенький! — Она звонко поцеловала дочь в нос. — А потом мы поедем в Москву. На балах, знаешь ли, в вашем возрасте так сейчас скачут, что никакое огорчение ни в голове, ни в сердце долго не удержится.

Москва была ярмаркой невест.

Мари кивнула. Попыталась улыбнуться.

— Ну вот и славно! — обрадовалась мать. — И, душенька. У меня к тебе кро-о-ошечная просьба.

Графиня показала двумя пальцами на вершок.

— Конечно, мама.

— Учитель тебя всегда хвалил по арифметике, сколько помнится.

— По арифметике, мама?

— Там несколько бумажек. В кабинете в письменном столе скопились. Посмотри? Их нужно как-то сложить. Ну или там разнести по кучкам. Я не знаю, как это всё делается. Взгляни одним глазом? А то Влас пристаёт к papa, papa пристаёт ко мне, а у меня с арифметикой никогда не было амуров.

Власом звался управляющий графскими имениями.

— Конечно, мама.

— Ну вот и славно. Нет лучшего лекарства, чем дело!

Мари вяло улыбнулась.

Они вошли в жарко натопленную гостиную. За карточным столом пустовали стулья. Сукно было исписано мелом. Пестрели рассыпанные карты.

— А, вот вы! — радостно крикнул граф. — Ох, душенька, ну и насмешу я тебя сейчас! — Он вытер платком лысину.

— Вообрази, душенька, старый Облаков в Петербурге при смерти, — заговорила жена.

— Это екатерининский-то ещё? Я думал, он помер давно.

— О, эти вельможи, они все крепкой породы. Не удивлюсь, если он ещё двадцать лет протянет, к огорчению наследников. А что смешного вы хотели сказать?

— Потеха! Опять продулся. Как мальчишка.

Отец захохотал:

— Восемнадцать тысяч за один вечер. Пуф!

Графиня фыркнула, серьги, подбородок и бюст затряслись от смеха. Она подошла к мужу, потрепала его за ухо:

— Ах, шалунишка. Влас опять примется ныть и счетами размахивать: денег нет да денег нет.

— Влас дурак. Я всё уже рассчитал. Всё просто. Мы не поедем в Москву. Посидим пару лет в деревне — и вот! — считай, тысяч восемьдесят дохода. Сэкономленное добро — нажитое добро.

Он призадумался:

— Может, даже все сто. Ах, Мари, тут уж вдвойне кстати, что господин Бурмин расторг помолвку. Во-первых, раз расторг, то дурак, а зачем тебе муж-дурак, верно?

Мать засмеялась:

— Верно-верно! Мне он никогда не нравился. Как чувствовала, что выкинет что-нибудь.

— А во-вторых, больше нет спешки с приданым.

— И расходов на свадьбу.

— Вот тебе и ещё сорок тысяч сами собой появились, — с улыбкой поднял палец отец. — Я же говорил. Всё само уладится. И уладилось!

— Да, — тихо ответила Мари, — слава богу.

— Ах! — обрадовалась мать. — Какой ты у меня умный!

Родители расцеловались. Они не видели, как Мари отошла к камину и, слушая их, приложила пальцы к вискам. Они влюблённо глядели друг на друга, не выпуская ладоней, и ворковали как голубки:

— Ах, я только боюсь, вдруг ты заскучаешь в деревне, моя дорогая.

— Я? Я не скучаю никогда! Скучают дураки.

— Дураки или нет…

— Умный человек всегда найдёт, чему порадоваться и чем занять себя. Перестроим дом. Устроим пруд в парке, мне давно хотелось собственный пруд! Заведём оранжереи. Для ананасов! Если уж заперты в глуши, то будем развлекаться по-деревенски! Собственные ананасы и клубника зимой — непременно.

— Я тоже так сразу подумал! Заживу на деревенский манер. Просто и скромно. Домашний стол, свои наливки. Халат да ермолка. Собак заведу. Свору свою! Как настоящий деревенский барин!

И родители принялись в деталях расписывать друг другу, как устроят будущую свою экономную деревенскую жизнь.

Мари тем временем пошла в кабинет. На душе у неё кошки скребли. Было всё равно, чем себя занять. Если только бы занять. Не думать.