Нашествие - [15]

Шрифт
Интервал

— Так ведь отечество в опасности! — с жаром воскликнул Облаков.

«Карьера твоя в опасности, — проницательно перевёл губернатор. — То-то ты, голубчик, из самого Питера прикатил». Подумал беззлобно. Даже сочувственно.

— Ну объявите дополнительный. Ну наберут вам, — объяснил губернатор, — старых, увечных, пьяниц, лентяев да балбесов. На бумаге у тебя цифры сойдутся. А от бумаги голову подними… Армия хоть куда!

— Я приехал затем, чтобы их убедить! Помещиков. Объяснить общее дело. Объяснить, что в эти дни важно и что нет. Если Бонапарт не будет отброшен от русских границ, уж не до урожая им всем здесь будет.

— Как это возможно, дружок? — Губернатор поднял на него своё доброе морщинистое лицо.

— Как — что?

Губернатор чуть не ляпнул: «Что Бонапарт будет здесь». Но вовремя спохватился:

— Урожай похерить.

Облаков с досадой откинулся на спинку кресла:

— Урожай! От всех только одно и слышу: урожай, хозяйство! Вижу, мне вас не понять. А вам — меня.

Старик тронул его за колено, обтянутое форменными рейтузами. Но Облаков сердито стукнул ногой — отодвинул. Сунул трубку в рот, трубка засипела, дым не пошёл. Погасла. Облаков схватил кремень.

— Да я понимаю, — всё же сказал губернатор.

— Когда судьба отечества решается, всякая беда — одна на всех: помещиков, крестьян, армии. Я первый себя не отделяю. С моим состоянием, — принялся часто щёлкать кремнём Облаков. — С моими имениями. Тоже, знаете… хозяйство, — с отвращением выговорил он. — Я мог бы хоть сегодня выйти в отставку. Зажить помещиком. Но когда отечество…

Губернатор глядел на его руки: сердитые, торопливые. «Эх, молодость, — с грустью подумал, — а и хорошо, что прошла». Облаков всё щёлкал вхолостую:

— Когда враг у границ. Помещики должны… Дворянство должно… Да, чёрт же подери… что ж это такое… Когда судьба отечества… крестьяне должны…

Щёлк, щёлк, щёлк.

— …взять вилы. Схватить топоры. Вместе навалиться.

Щёлк, щёлк, щёлк. Высек. Наклонил голову, трубку. Пыхнул.

— Да-да, — поспешно согласился губернатор, — мы все. Ради отечества. Всё правда, дружок. Если только крестьяне не повернутся на нас самих — с вилами.

— Что, простите? — удивлённо показал глаза Облаков.

Губернатор осёкся. Преувеличенно-оживлённо встрепенулся:

— Ох, мы с вами за разговорами всё веселье пропустим! Идёмте. Чуть ведь не забыл! Вы знаете, кто к нам сегодня танцевать пожаловал? Не поверите! Бурмин!

— Не поверю.

Но не успел рассказать об утреннем происшествии. Губернатор торопился удрать подальше от неприятной темы рекрутов и тарахтел, как кофейная мельница:

— Я сам бы не поверил. Но видел, как он прошёл в залу!

— Бурмин?

— Ваш давний приятель, я не ошибаюсь?

— Я думал, он…

— Я тоже думал! Лет пять носа нигде не казал. Нигде не появлялся.

— Шесть, — поправил Облаков. — Он был ранен. В прошлую кампанию.

— Но не убит же!.. Его уж и так зазывали, и эдак. Я уж и бросил бы приглашать, да супруга моя: что ты, что ты, неприлично. И вот он — господин Бурмин. Не успел супруге вашей сказать. Все наши дамы в большой ажитации.

— Да, — выпустил дым Облаков, откладывая трубку. И закашлялся.


Это была не радость. Кто ж радуется, встретив призрак. Столкнувшись во плоти с тем, кого привыкла воображать.

Мари было тошно и спокойно, как во сне. И как во сне — что угодно, но только не удивление.

Тошнотворная нормальность происходящего.

В щеках покалывало: отливала кровь. Зала плыла и кренилась, как падающий на последних оборотах волчок. Бал, плечи дам, причёски, бакенбарды, ордена, фраки, веера, клоки музыки, смешки, голоса — всё распалось в пёстрый подвижный сор, без смысла и порядка. Сор, который можно смахнуть одним ударом ресниц. Проснуться.

Он стоял у колонны. Он смотрел на неё.

Её толкнули. В ухо крикнули: «Мазурка!»

Она отшатнулась. Кому-то отдавила ноги. Бессмысленно посмотрела. Вцепилась в веер.

«Я делаю не то. Надо отойти. Сесть с дамами».

Где же он?

Его заслонил высокий генерал. На плечах жирные золотые щупальца. Височки — под императора. Ну иди же, проходи скорей, болван!

Но болван остановился. Что ж? Ну?

Болван наклонился к её руке. Распрямился. Показал в улыбке зубы. Челюсти его смыкались и размыкались — он что-то говорил. Взял её под руку.

Мари очнулась.

— …И вот он я. Примчался, как ветер. К твоим ногам, — закончил, ведя её, Облаков, — веришь или нет.

— Удивительно, — ответила Мари. Она понятия не имела, что он ей сказал.

— Знаешь, да и нет! — оживлённо возразил Облаков. — Я знал, что покупаю. В каком-то смысле. Ты же помнишь ту вороную пару, что мне Крутов продал?

Его слова барабанили по слуху, как дождь. В животе был тугой узел. Мари шла и боялась, что сейчас реальность опять треснет. Возможно, прямо у неё под ногами.

— Что, прости? Здесь так шумно, — выдавила улыбку.

Перед ними то смыкалась, то размыкалась толпа.

А он всё стоял там. Глядел. На неё.

Толпа то скрывала его. То показывала. «Мазурка! — орал распорядитель. — Большой круг!»

— Я говорю: орловского завода. Обе лошади.

— Да. — Мари проглотила ком в горле. — Хорошие. Но почему такая спешка? Ты же думал приехать сюда неделей позже.

— Соскучился по тебе. Шучу. — Облаков улыбнулся. — Нет-нет, конечно, не шучу: соскучился. Но ещё и срочное дело. Поручение самого государя. Так что сама видишь, не жалел и вороных. Но оказались — чудные! Ба! — крикнул вдруг он. — Гляди, кто там. Вот так-так. А говорил, что затворник.


Еще от автора Юлия Юрьевна Яковлева
Дети ворона

Детство Шурки и Тани пришлось на эпоху сталинского террора, военные и послевоенные годы. Об этих темных временах в истории нашей страны рассказывает роман-сказка «Дети ворона» — первая из пяти «Ленинградских сказок» Юлии Яковлевой.Почему-то ночью уехал в командировку папа, а через несколько дней бесследно исчезли мама и младший братишка, и Шурка с Таней остались одни. «Ворон унес» — шепчут все вокруг. Но что это за Ворон и кто укажет к нему дорогу? Границу между городом Ворона и обычным городом перейти легче легкого — но только в один конец.


Краденый город

Ленинград в блокаде. Дом, где жили оставшиеся без родителей Таня, Шурка и Бобка, разбомбили. Хорошо, что у тети Веры есть ключ к другой квартире. Но зима надвигается, и живот почему-то все время болит, новые соседи исчезают один за другим, тети Веры все нет и нет, а тут еще Таня потеряла хлебные карточки… Выстывший пустеющий город словно охотится на тех, кто еще жив, и оживают те, кого не назовешь живым.Пытаясь спастись, дети попадают в Туонелу – мир, где время остановилось и действуют иные законы. Чтобы выбраться оттуда, Тане, Шурке и даже маленькому Бобке придется сделать выбор – иначе их настигнет серый человек в скрипучей телеге.Перед вами – вторая из пяти книг цикла «Ленинградские сказки».


Вдруг охотник выбегает

Ленинград, 1930 год. Уже на полную силу работает машина террора, уже заключенные инженеры спроектировали Большой дом, куда совсем скоро переедет питерское ОГПУ-НКВД. Уже вовсю идут чистки – в Смольном и в Публичке, на Путиловском заводе и в Эрмитаже.Но рядом с большим государственным злом по-прежнему существуют маленькие преступления: советские граждане не перестают воровать, ревновать и убивать даже в тени строящегося Большого дома. Связать рациональное с иррациональным, перевести липкий ужас на язык старого доброго милицейского протокола – по силам ли такая задача самому обычному следователю угрозыска?


Небо в алмазах

Страна Советов живет все лучше, все веселее – хотя бы в образах пропаганды. Снимается первая советская комедия. Пишутся бравурные марши, ставятся жизнеутверждающие оперетты. А в Ленинграде тем временем убита актриса. Преступление ли это на почве страсти? Или связано с похищенными драгоценностями? Или причина кроется в тайнах, которые сильные нового советского мира предпочли бы похоронить навсегда? Следователю угрозыска Василию Зайцеву предстоит взглянуть за кулисы прошлого.


Укрощение красного коня

На дворе 1931 год. Будущие красные маршалы и недобитые коннозаводчики царской России занимаются улучшением орловской породы рысаков. Селекцией в крупном масштабе занято и государство — насилием и голодом, показательными процессами и ловлей диверсантов улучшается советская порода людей. Следователь Зайцев берется за дело о гибели лошадей. Но уже не так важно, как он найдет преступника, самое главное — кого за время расследования он сумеет вытолкнуть из‑под копыт страшного красного коня…


Жуки не плачут

Вырвавшиеся из блокадного Ленинграда Шурка, Бобка и Таня снова разлучены, но живы и точно знают это — они уже научились чувствовать, как бьются сердца близких за сотни километров от них. Война же в слепом своем безумии не щадит никого: ни взрослых, ни маленьких, ни тех, кто на передовой, ни тех, кто за Уралом, ни кошек, ни лошадей, ни деревья, ни птиц. С этой глупой войной все ужасно запуталось, и теперь, чтобы ее прогнать, пора браться за самое действенное оружие — раз люди и бомбы могут так мало, самое время пустить сказочный заговор.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.