Наш Современник, 2005 № 07 - [28]
Наша новая жизнь на чужбине была горькой и голодной, но то, что наступило через месяц господства немцев, ни в какое сравнение с голодом не идёт!
Так получилось, что облюбованный мамой дом (где мы теперь жили) был домом, где жили до войны семьи работников горкома партии и райисполкома. Дом стоял в небольшом скверике. Вот в этом сквере фашисты установили помост и виселицы. Казни проводились почти каждый день: женщин раздевали до сорочки, мужчин до подштанников. На шею вешался кусок фанеры, на котором чёрным был начертан один из четырёх вариантов вины: «коммунист», «юде», «партизан», «бандит». Немецкие холуи — полицаи из местных жителей (слово «полицай» слышать не могу до сих пор) — прикладами винтовок сгоняли прохожих, случайно оказавшихся вблизи места казни. Когда зрителей, по мнению палачей, было достаточное количество, выходил вперёд сидевший до этого на стуле офицер, что-то гортанно каркал, «речь» обычно заканчивал одним из четырёх слов, определяющих вину жертвы. Полицай вешал на шею жертве плакат с обозначением вины и накидывал петлю на шею. Офицер-немец делал энергичный взмах рукой, и полицай выбивал тумбу из-под ног обречённого. Минуту-две полицаи зубоскалили относительно поведения повешенного. Офицер с достоинством удалялся под защитой немцев-автоматчиков.
Казнённые висели обычно 2–3 недели, а то и месяц, по мере поступления новых жертв. Стояла зима, окоченевшие трупы раскачивало ветром, виселица скрипела.
Почему я всё так детально запомнила? К нашему ужасу, окно нашей комнатки выходило на помост с виселицами. Завесить окно было нечем, уйти от этого ужаса — некуда. И так как с наступлением вечера в комнате становилось темно, раскачиваемая ветром тень казнённого перемещалась по стенке нашей комнатки. Мы засыпали под скрип виселицы и движение тени казнённого на стенке. Мама пыталась отвлечь нас от жуткой действительности: с наступлением темноты она беспрерывно рассказывала нам «Хижину дяди Тома», «Приключения Тома Сойера», «Отверженных»…
И всё-таки мы бы в эту зиму не выжили, если бы не добрые люди! Где-то в январе 1942 года в здании горкома партии (в его уцелевшей части) разместилась чехословацкая сапёрная часть. При ней была кухня. Это здание тоже находилось в сквере, как и наш дом.
Чешский язык, если к русскому и украинскому добавить жестикуляцию, вполне понятен русскому человеку. Повар кухни заприметил молодую, в отрепьях, женщину (маме было 38 лет) с выводком почти раздетых детей и заинтересовался нами. После объяснений мамы он проникся состраданием к нам: велел маме каждое утро присылать Галю или Инну на кухню за «кавой», то есть чёрным кофе, вернее, его суррогатом. У немцев настоящего не было ничего, хоть они и не пили воду: на ремне у каждого солдата была фляжка, которую он после завтрака наполнял «кавой». И пил только её, эту мерзкую «каву». Мыло у немецких солдат тоже было какое-то суррогатное, оно не мылилось и не пенилось, было похоже на смесь глины с чем-то ещё.
У входа в помещение, где располагалась кухня, стоял немецкий часовой. Повар привёл к нему Инну и Галю и попросил разрешения на выдачу детям «кавы» по утрам. Немец благосклонно разрешил. Но каждый раз, когда Инна или Галя выходили из кухни, немец снимал крышку чайника и тщательно принюхивался. Конечно, повар очень рисковал: каждый раз он бросал в чайник кусок еды, которая тонула в «каве»! Иногда это был кусок мяса, иногда — банка консервов или джема, и очень редко — брикетик топлёного масла с мёдом во влагонепроницаемой упаковке! Что делал повар, чтобы отбить запах, один он знал, но пойманы ни Инна, ни Галя немцем ни разу не были!
Мы выжили, низкий поклон этому уже немолодому чеху, который спас нас! И не только едой: печи кухни топили паркетом, который каждое утро на телеге в мешках доставлял на кухню молоденький чех. По просьбе повара этот юноша каждый день сбрасывал у нашего окна небольшую связку паркета, нам её на день хватало. Теперь в нашем доме стало тепло. И «свет» появился: теперь жир, вытопленный из костей, частично шёл на заправку «коптилки» — этого гениального изобретения военных лет (по-украински — «каганэць»).
Так продолжалось до середины марта 1942 года. В середине марта возбуждённый повар очень долго объяснялся на улице с мамой. Он был в отчаянии: их часть передислоцировалась в Киев, добрый человек боялся, что мы погибнем без них, чехов. Видя мамин испуг, он похлопал маму по плечу, попытался улыбнуться и пообещал что-нибудь придумать. Мама, в свою очередь, объяснила чеху, что от Киева до дома — Коростеня — рукой подать, всего 200 километров.
На следующий день, когда стемнело, сияющий повар забежал к нам: он договорился со своим чешским руководством, что на время пути до Киева возьмёт себе разнорабочую для чистки картофеля, якобы беженку-киевлянку, которая хочет вернуться домой. О детях не было произнесено ни слова, нас — не было! Мама от счастья не знала, что и делать, как благодарить этого удивительного человека. Выправил маме чех-повар и «аусвайс», то есть пропуск для проезда в вагоне-кухне до Киева. Работники кухни отвели нам отдельное, теперь уже настоящее купе. Мы, дети, были тише воды, ниже травы: о нас знали только работники кухни. И когда бывала проверка немцами, к нам прибегал молоденький чех, возивший паркет, и мама прятала нас в багажных ящиках нижних полок. К счастью, проверки бывали только на крупных узловых станциях или в районах активного действия партизан. Что такое «партизаны», мы тоже тогда не знали. Это было третьим новым словом после слов «война» и «эвакуация».
Юрия Андропова одни считают великим государственником и патриотом, другие — агентом враждебных сил, которые привели его к власти для разрушения Советского Союза. Автор книги, Сергей Николаевич Семанов, в те годы был главным редактором журнала «Человек и закон». В этом журнале публиковались материалы расследований громких дел о коррупции в высших эшелонах власти. В конце концов, Семанов был вызван в КГБ и вскоре снят с поста главного редактора. В своей книге он делится личными впечатлениями о работе «андроповской» госбезопасности, а также на основе документального материала дает оценку деятельности Ю.В.
«Мои печальные победы» – новая книга Станислава Куняева, естественно продолжающая его уже ставший знаменитым трехтомник воспоминаний и размышлений «Поэзия. Судьба. Россия».В новой книге несколько основных глав («Крупнозернистая жизнь», «Двадцать лет они пускали нам кровь», «Ритуальные игры», «Сам себе веревку намыливает») – это страстная, но исторически аргументированная защита героической и аскетической Советской эпохи от лжи и клеветы, извергнутой на нее из-под перьев известных еврейских борзописцев А.
Понятие «холокост» (всесожжение) родилось несколько тысячелетий тому назад на Ближнем Востоке во времена человеческих жертвоприношений, а новую жизнь оно обрело в 60-х годах прошлого века для укрепления идеологии сионизма и государства Израиль. С той поры о холокосте сочинено бесконечное количество мифов, написаны сотни книг, созданы десятки кинофильмов и даже мюзиклов, организовано по всему миру множество музеев и фондов. Трагедия европейского еврейства легла не только в основу циничной и мощной индустрии холокоста, но и его расисткой антихристианской религии, без которой ее жрецы не мыслят строительства зловещего «нового мирового порядка».История холокоста неразрывно связана с мощнейшими политическими движениями нового времени – марксизмом, сионизмом, национал-социализмом и современной демократией.
Станислав Юрьевич Куняев рассказывает о «шестидесятниках». Свой взгляд он направляет к представителям литературы и искусства, с которыми был лично знаком. Среди них самые громкие имена в поэзии: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Роберт Рождественский.
В конце октября 2011 г. ушел из жизни видный русский историк, публицист и общественный деятель Сергей Николаевич Семанов. На протяжении многих лет он боролся за государственную целостность и суверенитет России со всеми теми, кто желал «великих потрясений» для нашей страны.Возглавляя в 1970—1980-е журнал «Человек и закон», Сергей Семанов разоблачал коррупционеров в высших эшелонах власти, а позже на страницах своих книг, в газетах и журналах вел бескомпромиссную борьбу с либеральной интеллигенцией, с сионистами и сторонниками глобального порабощения России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.