Наш Современник, 2005 № 07 - [27]
До этого дня я помню отдельные эпизоды и отрывки из моей жизни. С этого дня — сфотографирован памятью каждый день и час.
23 июня 1941 года мы эвакуировались. Эшелон был составлен из товарных вагонов, приспособленных для перевозки людей: вагон делился на отдельные отсеки, в каждом отсеке — обширные нары. Отсеки были побольше и поменьше. В отсеке размещалась, как правило, одна семья: многодетная — в отсеке побольше, малочисленная — в отсеке поменьше. Нас, детей, всё это (вагоны, суета, предвкушение путешествия в поезде), даже невзирая на мамин расстроенный вид, очень радовало! Нам попалось «купе», как назвала наш отсек мама, очень удачное: в нём было окно, и если встать на цыпочки, можно было выглядывать на улицу и радоваться свежему ветру. Окно было незастеклённым и являлось единственным способом вентиляции: в вагоне очень скоро наступила духота. Плакали грудные дети, стонали больные старики. Через двое суток путешествия нам уже не так радостно было, и мы осторожно начали спрашивать маму, когда мы поедем домой. Мы ещё не осознавали, что это всеобщее горе и мыкать нам его придётся ещё ой как долго!
Но окончательно в ужасе войны и эвакуации мы уверились в ночь с 26 на 27 июня: наш состав (как о нём теперь всегда говорили — «состав эвакуированных») был отведён на тупиковый путь станции Пинизевичи. Рядом стоял состав с цистернами горючего. Ночью налетели фашистские стервятники: сбросив на парашютах фонари и осветив железную дорогу, они принялись бомбить, делая заход за заходом. Первой взрывной волной (рвались цистерны с горючим) выбросило в открывшуюся дверь вагона маму с Галей, так как они спали с краю. Вернуться за нами с Инной они уже не смогли: сминая всё на своём пути, обезумевшие люди бежали прочь. В этом аду огня, криков о помощи, молитв о спасении (на русском, украинском и еврейском языках) мы с Инной остались одни. И совсем неожиданными для нас в этом кошмаре стали слова утешения молодой еврейки: она не смогла оставить больную маму и осталась в вагоне. Наверное, она была учительницей, во всяком случае запас её сказок был неисчерпаем! Поглаживая меня по голове, она приговаривала: «Не плачь, все цистерны уже взорвались, наш вагон не загорелся, скоро рассвет, придёт мама, спи». И правда, под её шёпот и под стихающую канонаду мы с Инной уснули.
Ночью состав представлял собой сплошной факел, и мама не могла различить наш вагон. Почти в бессознательном состоянии вместе с другими пассажирами из нашего состава она ждала утра. За эту ночь мы сразу стали взрослыми: не задавали глупых вопросов типа «когда поедем домой», не канючили «морса» (сладкой воды), ели всё, что давала мама, и, главное, присмирели. Мы поняли, что это не просто беда, а огромная беда, одна на всех!
На наших глазах уносили обгоревшие трупы из вагонов, увозили заходившихся в крике раненых детей и взрослых. Погибших хоронили здесь же, у кромки леса. Вагоны расцепили, переформировали, составили новый состав, и мы поехали дальше, на восток.
Так мы ехали до конца августа. В августе наш состав загнали на запасной путь станции Тростянец Сумской области. Пропускались дальше только поезда с ранеными, живой силой и техникой: много лет спустя из военной литературы я узнала, что это был «харьковский котёл». Нас, беженцев, временно расквартировали по домам жителей Тростянца.
Не повезло нам с хозяевами — эти люди были злобно настроены против советской власти и на всех эвакуированных смотрели с подозрением — зачем, дескать, бегут от «цивилизованных» немцев? Нам они не давали ни крошки хлеба, да и работы для нашей мамы не было, все предприятия сворачивались и эвакуировались на восток. Наступал голод.
На наше счастье, в соседнем подворье обосновалась солдатская кухня, и добрый повар «поставил нас на довольствие». Но мама ходить за едой стеснялась, мы ещё не привыкли к положению нищих. И тогда повар, подозвав меня, отрезал огромный кусок сала, достал буханку хлеба и со словами «донесёшь?» — вручил мне. От счастья накормить маму, от человеческой щедрости и доброты мои руки обхватили эти сокровища, а ноги быстро-быстро понеслись к маме! Как весело мне вслед смеялись молодые солдаты! И мне опять было непонятно, почему при виде всего этого чуда мама заплакала.
События развивались стремительно: где-то в начале сентября 1941 года наш хозяин с хлебом-солью пошёл встречать немцев, вступающих в город.
Как только вошли в город немцы, хозяева нас из дому выгнали. Мама больше не плакала, заплакала она только в 1947 году, когда отменили продуктовые карточки.
Город бомбили уже «красные», как тогда принято было говорить. В полуразрушенном двухэтажном доме мама на первом этаже «слепила» одну комнатку, смастерила печку с лежанкой для меня (я почти не ходила от истощения и холода: зимней одежды у нас не было). На развалинах мама отыскивала остатки одежды и всё, что было пригодно для нашей новой жизни. Дрова для печурки мама тоже добывала на развалинах. Еда. Желание есть, чувство голода не покидало нас даже во сне!
Сумская область — край сахарной свёклы. Часть колхозных полей осталась неубранной. Мама ходила в поля, выковыривала из мёрзлой земли мёрзлую свёклу и приносила домой. Мы её варили, пекли, выжимали сок. Это была основная наша еда. Иногда мама приносила мёрзлую картошку, тогда были лепёшки из картофельных очисток и крахмал для киселя из свёклы. Через месяц при запахе свёклы меня уже тошнило. Первый раз после Тростянца есть свёклу я смогла только в четырнадцать лет! И ещё еда: моя тёпленькая лежанка была у окна, я наблюдала за бездомными собаками. Если они оставляли большую кость, я звала Инну или Галю, они бежали и приносили кость домой. Мама кости долго-долго вываривала, остужала бульон на холоде и собирала жир. Уходя в поле, иногда на весь короткий зимний день, мама оставляла нам лепёшки, Бог весть из чего сделанные. Всем по одной. И однажды к нам зашёл просить милостыню ещё более несчастный опухший ребёнок. И Инна отдала ему свою лепёшку. Мальчик у нас на глазах жадно её съел. Мы были потрясены: значит, не мы одни так бедствуем, есть ещё более несчастные! И с трепетом ждали прихода мамы: что она скажет о поступке Инны? Когда мама пришла, мы наперебой стали ей рассказывать, какой мальчик опухший, как нам его было жаль. Мама ничего не сказала, только внимательно посмотрела на нас печальными глазами и прижала Иннину головку к своей груди. Три лепёшки мы поделили на четверых.
Юрия Андропова одни считают великим государственником и патриотом, другие — агентом враждебных сил, которые привели его к власти для разрушения Советского Союза. Автор книги, Сергей Николаевич Семанов, в те годы был главным редактором журнала «Человек и закон». В этом журнале публиковались материалы расследований громких дел о коррупции в высших эшелонах власти. В конце концов, Семанов был вызван в КГБ и вскоре снят с поста главного редактора. В своей книге он делится личными впечатлениями о работе «андроповской» госбезопасности, а также на основе документального материала дает оценку деятельности Ю.В.
«Мои печальные победы» – новая книга Станислава Куняева, естественно продолжающая его уже ставший знаменитым трехтомник воспоминаний и размышлений «Поэзия. Судьба. Россия».В новой книге несколько основных глав («Крупнозернистая жизнь», «Двадцать лет они пускали нам кровь», «Ритуальные игры», «Сам себе веревку намыливает») – это страстная, но исторически аргументированная защита героической и аскетической Советской эпохи от лжи и клеветы, извергнутой на нее из-под перьев известных еврейских борзописцев А.
Понятие «холокост» (всесожжение) родилось несколько тысячелетий тому назад на Ближнем Востоке во времена человеческих жертвоприношений, а новую жизнь оно обрело в 60-х годах прошлого века для укрепления идеологии сионизма и государства Израиль. С той поры о холокосте сочинено бесконечное количество мифов, написаны сотни книг, созданы десятки кинофильмов и даже мюзиклов, организовано по всему миру множество музеев и фондов. Трагедия европейского еврейства легла не только в основу циничной и мощной индустрии холокоста, но и его расисткой антихристианской религии, без которой ее жрецы не мыслят строительства зловещего «нового мирового порядка».История холокоста неразрывно связана с мощнейшими политическими движениями нового времени – марксизмом, сионизмом, национал-социализмом и современной демократией.
Станислав Юрьевич Куняев рассказывает о «шестидесятниках». Свой взгляд он направляет к представителям литературы и искусства, с которыми был лично знаком. Среди них самые громкие имена в поэзии: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Роберт Рождественский.
В конце октября 2011 г. ушел из жизни видный русский историк, публицист и общественный деятель Сергей Николаевич Семанов. На протяжении многих лет он боролся за государственную целостность и суверенитет России со всеми теми, кто желал «великих потрясений» для нашей страны.Возглавляя в 1970—1980-е журнал «Человек и закон», Сергей Семанов разоблачал коррупционеров в высших эшелонах власти, а позже на страницах своих книг, в газетах и журналах вел бескомпромиссную борьбу с либеральной интеллигенцией, с сионистами и сторонниками глобального порабощения России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.
Хеленка Соучкова живет в провинциальном чешском городке в гнетущей атмосфере середины 1970-х. Пражская весна позади, надежды на свободу рухнули. Но Хеленке всего восемь, и в ее мире много других проблем, больших и маленьких, кажущихся смешными и по-настоящему горьких. Смерть ровесницы, страшные сны, школьные обеды, злая учительница, любовь, предательство, фамилия, из-за которой дразнят. А еще запутанные и непонятные отношения взрослых, любимые занятия лепкой и немецким, мечты о Праге. Дитя своего времени, Хеленка принимает все как должное, и благодаря ее рассказу, наивному и абсолютно честному, мы видим эту эпоху без прикрас.