Наш Современник, 2004 № 02 - [15]
Я оставил стрельбу, бросился к нему, пытаясь столкнуть в укрытие, но быстро совладать с молодым, атлетически сложенным богатырем мне не удалось. Вторая вражеская пуля пробила коробку из-под пулеметной ленты и нанесла ему смертельное ранение в живот.
Мы отчетливо видели, откуда велась стрельба по нашему боевому товарищу. В этом направлении, не сговариваясь, открыли огонь. И тотчас наступила неминуемая расплата: послышались предсмертные вопли нескольких немецких извергов.
Теперь мы уже вели огонь, не жалея патронов, открывали стрельбу при малейшем шорохе. Немцы затаились в ста метрах от нас, некоторые подобрались на более близкое расстояние. Промедление и в результате прорыв немцами нашей обороны на любом участке могли оказаться роковыми для всей дивизии, сражающейся за высоту “500”.
В течение дня к нашей огневой позиции несколько раз подползали капитан и полковник.
— Мужики! Мы должны на этом рубеже стоять насмерть, — уговаривали они по очереди солдат. — Осталось совсем немного продержаться. Под нашим прикрытием войска успешно форсируют Вислу, разворачивают боевые порядки на Сандомирском плацдарме. Если немцы прорвутся через нашу оборону и захватят высоту, то у них появится возможность уничтожить плацдарм, и они это наверняка сделают.
А мы что? Нам дали приказ, мы его и выполняли.
Люди на войне узнавали друг друга очень быстро. Мне полюбился Васильев своей простотой, бесхитростностью, смелостью. Потеря друга обжигала грудь и рвала душу. Лежащий рядом труп вызывал щемящую боль в сердце. Надолго запомнились прощавшиеся с жизнью карие глаза и весь облик красавца блондина. А особенно последние его слова.
Эта смерть навсегда оставила в моем сердце ноющий, болезненный рубец.
За эти несколько трагических часов у меня изменилось восприятие мира, отношение к жизни, к людям, произошла переоценка многих ценностей, я повзрослел.
До наступления темноты о похоронах Васильева нельзя было и помышлять. Вместо него в помощь мне был выделен боец из другой роты, по национальности западный украинец. Это был мужчина лет тридцати, среднего роста, коренастый, молчаливый, с напряженно бегающими бесцветными глазами.
Незаметно подкрались сумерки. Если во время боя мы терпели лишения и в борьбе за жизнь забывали о самочувствии, голоде, то с наступлением ночи все это обрушилось на нас с удвоенной силой. Плохая видимость не позволяла ориентироваться в обстановке, а немцы по-прежнему находились рядом. В воздух почти ежеминутно взмывали ракеты. Пулеметные и автоматные очереди не прекращались как с нашей, так и с противоположной стороны. Спать и дремать мы не имели права. Сидели в укрытии без воды, пищи, махорки, ожидая в любую минуту вражеского нападения. Больше всего одолевала жажда.
Ночных вылазок немцами предпринято не было. С рассветом наступила короткая передышка, но воспользоваться ею не пришлось. Время перерыва в боевых действиях мы с новичком использовали для погребения Васильева. Мы полагали, что немецкие солдаты уйдут со своих позиций на завтрак (немцы всегда отличались пунктуальностью) и у нас останется немного времени на отдых, но наши предположения не оправдались. В девять часов утра в расположение боя прибыло большое пополнение гитлеровцев. Солдаты развернулись в цепь вдоль всей линии фронта и короткими перебежками начали наступление. Когда вражеское пополнение поравнялось с воинами своих передовых позиций, они все вместе стремительно бросились в атаку.
Немцев встретили шквалом огня. Под трупами фашистских солдат не стало видно камней; несмотря на это, они все ближе и ближе подбирались к нашим позициям. Но все же упорное и сосредоточенное наступление удалось остановить.
Во время немецкой атаки произошел курьезный случай: мой второй номер неожиданно исчез. Может быть, его отсутствия я бы и не заметил, но перекосилась лента, и пулемет заглох. На помощь своевременно подоспел командир отделения — старшина Суховей, и мы с ним быстро возобновили стрельбу. Впоследствии мой второй номер стал источником дополнительных постоянных проблем. Атаки немцев непрерывно продолжались, а он почти каждый раз без предупреждения и в самый неподходящий момент тайком убегал. После того как напряжение боя спадало, возвращался.
Пыл вновь прибывших немцев остудили быстро. С каждым разом в атаку они шли все неохотнее. А часам к одиннадцати офицеры поднимали в бой своих вояк пинками и криками: “Вэг, вэг!” (вперед, вперед!). Некоторые солдаты вступали с офицерами в перебранку и кричали: “Цурюк, цурюк!”, что означало “назад, назад!”
Немцам не удавалось сломить нашего сопротивления. Тогда они прибегли к еще одному ухищрению: стали использовать маленькие минометы. Никто из наших бойцов подобного оружия не видел, и факту их появления должного значения не придали. Несколько немцев принесли на себе из тыла к переднему краю какие-то трубы, наподобие самоварных. Солдаты установили трубы на небольшие плиты. В общей сложности высота сооружения не превышала семидесяти сантиметров. Бдительность наша оказалась настолько притупленной, что мы даже не предприняли должных мер, чтобы упредить коварные замыслы врага. Очнулись, когда воочию увидели, как снаряды, описав высокую дугу, начали разрываться на наших позициях. Три из них упали совсем недалеко от нас, в соседние укрепления, и на наших глазах погибли пулеметчик и три автоматчика. Ручной пулемет вышел из строя.
«Мои печальные победы» – новая книга Станислава Куняева, естественно продолжающая его уже ставший знаменитым трехтомник воспоминаний и размышлений «Поэзия. Судьба. Россия».В новой книге несколько основных глав («Крупнозернистая жизнь», «Двадцать лет они пускали нам кровь», «Ритуальные игры», «Сам себе веревку намыливает») – это страстная, но исторически аргументированная защита героической и аскетической Советской эпохи от лжи и клеветы, извергнутой на нее из-под перьев известных еврейских борзописцев А.
Понятие «холокост» (всесожжение) родилось несколько тысячелетий тому назад на Ближнем Востоке во времена человеческих жертвоприношений, а новую жизнь оно обрело в 60-х годах прошлого века для укрепления идеологии сионизма и государства Израиль. С той поры о холокосте сочинено бесконечное количество мифов, написаны сотни книг, созданы десятки кинофильмов и даже мюзиклов, организовано по всему миру множество музеев и фондов. Трагедия европейского еврейства легла не только в основу циничной и мощной индустрии холокоста, но и его расисткой антихристианской религии, без которой ее жрецы не мыслят строительства зловещего «нового мирового порядка».История холокоста неразрывно связана с мощнейшими политическими движениями нового времени – марксизмом, сионизмом, национал-социализмом и современной демократией.
Станислав Юрьевич Куняев рассказывает о «шестидесятниках». Свой взгляд он направляет к представителям литературы и искусства, с которыми был лично знаком. Среди них самые громкие имена в поэзии: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Роберт Рождественский.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Один из самых лживых мифов, оставленных в наследие стране официозной пропагандой последнего десятилетия XX века, - это миф о бескровном и мирном характере ликвидации СССР. Миф этот, удобный для некоторых политиков той эпохи, не выдерживает элементарной проверки фактами. Тем не менее, есть опасность его закрепления в общественном сознании как самоочевидной истины. А это значит, что поругана и забыта будет кровь сотен тысяч людей, своими страданиями оплативших распад Союза. Желание противостоять такому забвению и стало для автора, которому довелось побывать не в одной `горячей точке`, едва ли не главным побудительным мотивом к написанию этой книги.
Впервые журнальный вариант книги «Шляхта и мы» был опубликован в майском номере журнала «Наш современник» за 2002 год и эта публикация настолько всколыхнула польское общественное мнение, что «Московские новости» в июне того же года писали: «Польша бурлит от статьи главного редактора «Нашего современника». Польские газеты и журналы начали дискуссию о самом, наверное, антипольском памфлете со времён Достоевского Куняева ругают на страницах всех крупных газет, но при этом признают – это самая основательная попытка освещения польско-русской темы».В России книга стала историческим бестселлером, издавалась и переиздавалась в 2002-ом, в 2003-ем и в 2005 годах, а в 2006-ом вышла в издательстве «Алгоритм» под названием «Русский полонез».
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.