Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма - [33]

В последние годы жизни Сталина накал этой государственной ненависти приблизился к критической точке и почти достиг уровня 37-го года.

И на инерции этой новой волны опять вспомнили про Наталью Николаевну Гончарову:

Уйдя с испугу в тихость быта,

живя спокойно и тепло,

ты думала, что все забыто

и все травою поросло.

Детей задумчиво лаская,

старела как жена и мать…

Напрасный труд, мадам Ланская,

Тебе от нас не убежать!

То племя честное и злое,

тот русский нынешний народ,

и под могильною землею

тебя отыщет и найдет.

Еще живя в сыром подвале,

где пахли плесенью углы,

мы их по пальцам сосчитали,

твои дворцовые балы.

И не забыли тот, в который,

раба страстишечек своих,

толкалась ты на верхних хорах

среди чиновниц и купчих.

И, замирая то и дело,

боясь, чтоб Пушкин не узнал,

с мольбою жадною глядела

в ту бездну, где крутился бал.

Мы не забыли и сегодня,

что для тебя, дитя балов,

был мелкий шепот старой сводни

важнее пушкинских стихов.

Это свое стихотворение Ярослав Смеляков написал аж в 1959 году. Было ему тогда сорок шесть лет. Но чувства, внушенные ему в пору его комсомольской юности, не остыли. Стихотворение прямо-таки обжигает яростной ненавистью автора к вдове великого поэта. И ненависть эта не личная, а — классовая.

Тут надо сказать, что с этими своими яростными разоблачениями пушкинской вдовы Смеляков слегка припозднился.

В ту пору, когда стихотворение это появилось в печати, оно все-таки воспринималось уже как некий комический анахронизм.

Именно так отнеслись к нему три сравнительно молодых критика (Л. Лазарев, С. Рассадин и автор этих строк), откликнувшиеся на грозную смеляковскую инвективу короткой пародией, не слишком далеко ушедшей от пародируемого ими текста:

Царевых прихвостней лаская,

Балы и бланманже любя,

Не знала ты, мадам Ланская,

Что мы возьмемся за тебя.

Взломавши склеп укромной лавры,

Тебя мы вытащим на суд,

И даже пушкинские лавры

Тебя нисколько не спасут.

Его постылых заблуждений

Касаюсь вовсе не в укор.

Он ошибался, бедный гений,

Но поумнели мы с тех пор.

Потомки тульских Робеспьеров,

Лишь мы назначены судить,

Кому отмерить высшей мерой,

Кого положено любить.

Пускай смазливая канашка

Как бы добилась своего.

Была у Пушкина промашка,

Но мы поправили его.

Пародия эта была написана (и напечатана) в самом начале 60-х. Стало быть, над классовым подходом и революционным пафосом («потомки тульских Робеспьеров») тогда уже можно было смеяться.

Да и сам Смеляков, видать, почувствовал, что с этим своим комсомольским задором он вроде как сел в лужу.

Спустя всего лишь несколько лет (в 1966 году) он обратился к Наталье Николаевне с новым, совсем уже другим стихотворным посланием. Называлось оно — «Извинение перед Натали»:

Теперь уже не помню даты —

ослабла память, мозг устал, —

но дело было: я когда-то

 про Вас бестактно написал.

Пожалуй, что в какой-то мере

я в пору ту правдивым был.

Но Пушкин Вам нарочно верил

и Вас, как девочку, любил.

Его величие и слава,

уж коль по чести говорить,

мне не давали вовсе права

Вас и намеком оскорбить.

Я не страдаю и не каюсь,

волос своих не рву пока,

а просто тихо извиняюсь

с той стороны, издалека.

Я Вас теперь прошу покорно

ничуть злопамятной не быть

и тот стишок, как отблеск черный,

средь развлечений позабыть.

Ах, Вам совсем не трудно это:

ведь и при жизни Вы смогли

забыть великого поэта —

любовь и горе всей земли.

Строго говоря, стихотворение это должно было бы называться не «Извинение перед Натали», а «Извинение перед Пушкиным». Что же касается отношения поэта к Наталье Николаевне, то оно, по правде говоря, изменилось не слишком.

Хотя — как сказать!

На первый взгляд может показаться, что изменился только тон, форма обращения. На самом деле изменилась самая его суть: на сей раз поэт обращается к жене Пушкина уже не от имени всего советского народа, а от себя лично. Поэтому и форма обращения тут другая: раньше он обращался к Наталье Николаевне на «ты», теперь он говорит ей «Вы» и даже пишет это «Вы», как принято у людей вежливых, с заглавной буквы. Ну, и ожесточенность, даже некоторая озлобленность, которыми было отмечено прежнее стихотворение, сменились грустной, усталой снисходительностью, звучавшей в известной песенке Вертинского: «Разве можно от женщины требовать многого!»

Изменился и самый характер его претензий. Даже, я бы сказал, их адрес. Если раньше эти претензии были обращены к жене великого поэта, то теперь они адресуются его вдове. Поэт больше не называет Наталью Николаевну «рабой страстишечек своих», не подозревает ее в тайной склонности к Дантесу. Теперь он обвиняет ее в другом: в том, что она не сохранила верность Пушкину потом, после его смерти. Вскользь брошенное в первом стихотворении «мадам Ланская» во втором становится главной, доминирующей темой: «…ведь и при жизни Вы смогли забыть великого поэта…» Теперь, стало быть, он упрекает Наталью Николаевну лишь в том, что она не стала вековать остаток жизни в трауре, не удержалась, выскочила-таки замуж, променяв титул вдовы Пушкина на пошлую, благополучную участь генеральши Ланской…

Чем так извиняться, лучше, пожалуй, было бы промолчать, не вспоминать о былой своей бестактности, усугубляя ее этими неуклюжими извинениями.