Наш дом - [25]
Сейчас поймала себя на том, что говорю о нем в прошедшем времени – нехорошо. Зато сейчас, надеюсь, вы понимаете мою мысль: если Брам умер, то никак не в трезвом виде.
Теперь я знаю, что для Брама сентябрь был критическим месяцем в плане всяких правонарушений, однако меня в тот момент больше беспокоила волна преступности, внезапно захлестнувшая Тринити-авеню.
Сперва один из жильцов дома на углу Уиндэм-Гарденс вернулся из отпуска и обнаружил, что его квартиру обчистили люди, арендовавшие ее на каком-то сайте типа «Эйрбиэнби». История вызвала жадное любопытство; мы все сошлись во мнении, что не надо было вообще никому сдавать жилье.
Более искреннее сочувствие мы проявили к Мэтту и Кирсти Роупер – их обокрали среди бела дня. Кирсти – одна из нас, ее несчастье можно принять близко к сердцу. Семья выскочила ненадолго в садовый центр, боковую калитку закрыли на щеколду; сигнализацию не включили (собирались отсутствовать минут двадцать). На кухне оставили груду ноутбуков и прочих девайсов; на лающего спаниеля соседи привыкли не обращать внимания – в общем, цепочка совпадений, которая могла случиться с каждым из нас.
– Полиция считает, что он мог следить за домом, – поделилась Кирсти. – Это, наверное, самое неприятное.
Захваченные происшествием, ее сын Бен, сын Мерль Робби и мой Лео основали детективное общество и встречались в нашем игровом домике, чтобы строить разные теории. Я носила им сок и печенье, ни словом не обмолвившись о том, что их «зал для совещаний» когда-то сам был местом преступления – в своем роде.
Вскоре Кирсти рассказала, что полиция решила прекратить расследование; вора так и не поймали.
– Говорят, людей не хватает, приходится расставлять приоритеты в пользу серьезных преступлений.
– А кража уже не считается серьезным преступлением? – возмутилась я.
– Ну ты же поняла, что она хотела сказать, – вмешалась Элисон. – Убийство, нападение, изнасилование, похищение детей. Словом, то, что показывают по телевизору.
Конечно, я понимала, о чем она, и все-таки кража со взломом нервирует куда больше. Представьте: какие-то уроды ходят по моему дому, трогают вещи мальчиков, пялятся на нашу совместную жизнь (или раздельную, учитывая разные спальни): по сути, это вторжение не просто в частную собственность, но и в душу.
Если бы только удалось сохранить работу, думал я, поднимаясь на лифте в отдел кадров. Вот так бы ехать и ехать наверх бесконечно; а еще лучше – застрять в этой зеркальной коробке и висеть так часами, днями; этакая вечная подвешенность между этажами, между проблемами… Если бы удалось скрыть все от Фии. Если бы те несчастные выкарабкались, и полиция закрыла дело за недостатком улик! Никогда больше не нарушу правил. Я стану миссионером, я объявлю целибат, я…
– Брам? – окликнула Саския.
Я вздрогнул. Сам не заметил, как вышел из лифта, прошел по коридору и подошел к ее столу.
– Вы меня искали? – подсказала Саския с компетентным видом.
Наверняка решила, что я – умственно отсталый, нанятый по квоте для инвалидов.
– Да, извините. Принес ваш контракт.
– Вообще-то, ваш контракт, но спасибо. – Саския сдержанно улыбнулась.
Я прочистил горло и перешел к заготовленным фразам.
– Я указал информацию личного характера, и мне хотелось бы кое-что обсудить с глазу на глаз. Мы не могли бы?..
– Да, конечно.
Саския провела меня в ближайший кабинет для переговоров и осторожно прикрыла дверь. Профессиональная маска не скрывала искорку человеческого любопытства. Мы сели друг напротив друга; между нами – контракт и блокнот Саскии.
– Слушаю.
– Насчет пункта о штрафах… Дело в том, что я получил запрет на вождение.
«Получил» – неподходящее слово. Получают награду, медаль, что-нибудь достойное… Совсем не то, что вынуждает человека, сидящего напротив, открыть блокнот и начать записывать.
– Понятно. Учитывая характер вашей работы, это может создать трудности. Когда это произошло?
– В феврале.
Правда.
– В феврале?! Но это же полгода назад!
– Да, знаю, я виноват, что сразу не сообщил. Честно говоря, я даже от жены скрыл, что мне теперь нельзя водить машину. – То ли от признания стало легче на душе, то ли укромный уголок и тепло ее тела располагали к беседе, но я отчего-то разговорился больше, чем планировал. – Помню, однажды она меня куда-то отправила, а сама стояла у окна. Я открыл дверцу, сел в машину и притворился, что настраиваю обогрев, пока она не отошла. Тогда я вылез из машины и пошел на автобусную остановку.
Кстати, не самая плохая идея: именно такие рассказы легче всплывают в памяти, когда нужно будет давать показания в суде. («Как вам кажется, мистер Лоусон продолжал водить машину? – Нет, но мне известно, что он притворялся перед женой»).
– Я вел себя как человек, которого уволили, а он каждый день надевает рубашку, галстук и выходит из дома по утрам.
А вот это уже лишнее: может натолкнуть ее на мысль…
– Хм…
Саския моргнула, и я заметил густо накрашенные ресницы. Не сразу – мне понадобилось время, чтобы перенастроить фокус, – я начал подмечать и остальное: щедрый макияж, облегающая блузка, в разрезе – кулон, намекающий на декольте; каблуки на дюйм выше удобного.
