Наш человек в Киеве - [54]

Он резко, без замаха, попробовал влепить Бандере ногой по морде, но собака будто ждала удара и каким-то ловким боксерским движением корпуса уклонилась от берца, правда, при этом выпустив из пасти листовку. Потом она подпрыгнула, цапнула из рук офицера мое удостоверение и молнией унеслась с ним куда-то вниз по Крещатику.

Капитан подобрал с асфальта листовку, с интересом ее рассмотрел, потом с кривой улыбочкой сказал мне:

— Будьте так ласковы, покажите свои документы.

Вокруг заржали, а стриженый солдат даже хрюкнул от удовольствия.

— Что, сепарская морда, влип? Ищи теперь свою скотиняку, пусть она тебе документы выписывает! — раздалось из толпы.

Я молча смотрел на офицера. По бесстрастному выражению его лица было непонятно, чего он добивается.

— Пройдемте в участок, шановний, там разберемся, — наконец, сказал он мне, и пошел туда первым. Сержанты смотрели на меня неприветливо, и я не стал спорить, а послушно пошел следом за капитаном.

Мы зашли в вестибюль станции, а там — в небольшую комнату опорного пункта полиции. Капитан сел за стол, устало бросив на протертый диванчик рядом с собой мокрую фуражку. Сержанты зашли было тоже, но потом, повинуясь кивку офицера, сразу вышли, прикрыв за собой дверь.

Я остался стоять посреди этой комнаты со своим извечным пакетиком с камерой в руках.

— У вас должен быть паспорт, — сказал мне капитан, закуривая сигарету. Прямо у него за спиной висела табличка «No smoking».

— Мой паспорт лежит в номере отеля. Зачем мне паспорт в столице европейской страны, если я не нарушаю никаких законов, — сказал я спокойно.

— Затем, что нам нужно удостоверить вашу личность, — сказал капитан, раздраженно затягиваясь.

Я пожал плечами.

— Хорошо. Давайте съездим в мой отель.

Капитан докурил, загасил окурок в монументальной гранитной пепельнице на столе, потом взглянул мне в лицо.

— Мы, конечно, съездим сейчас за твоим паспортом. Но что мы там увидим?

— Что? — не понял я.

— Мы там увидим паспорт москаля! Не гражданина Болгарии, а москаля! Не пытайся меня обмануть. А то я москаля не вычислю за минуту…

Я в пятый раз за сегодняшний день пожал плечами, хотя переход на «ты» меня резанул.

Капитан протянул руку под стол, и на нем вдруг оказались два граненых стакана и бутылка водки. Он разлил мгновенно по полстакана и спрятал бутылку обратно под стол.

— Ну, давай! За успех безнадежного дела! — сказал он с кривой усмешкой.

Мы выпили, не чокаясь.

— Ну, хорошо, я действительно гражданин России. Но это же не преступление.

Капитан поправил солнцезащитные очки на носу и сказал:

— Мы — нерушимый бастион против нашествия русских. Тут никакому Путину не победить. Наши граждане преданы режиму.

Я промолчал, а он продолжил:

— Мы победим!

— А вы не боитесь коммунистов? — спросил я.

— Ну, они нам не опасны. А если опасность появится, американцы высадят морскую пехоту. Конечно, у нас в Киеве тоже есть коммунисты. Мы знаем их имена. Это безобидная публика, собираются по нескольку человек, изучают Маркса. А ты что, коммунист?

— Как же я могу быть коммунистом? Я работаю на болгарское радио, в Болгарии давно уже капитализм. Зарабатываю на украинских новостях. Я — капиталист.

Капитан снова достал бутылку водки и мгновенно разлил остатки по стаканам. Мы выпили, он спрятал пустую бутылку в пакет, а его — в урну. Меня немного повело, и я присел на диван. Все ж таки полбутылки водки за пять минут — это немного непривычно для меня.

— Раз ты капиталист, тогда тебя можно считать нашим, — сказал он даже с неким подобием любезности. — Если бы, конечно, не твое москальское происхождение.

— Зачем же меня так оскорблять?

— Гражданство не выбирают, — сказал он.

— Нет, не причисляйте меня к своим. Когда капиталистическая страна становится чересчур гнусной, она может оттолкнуть даже капиталистов.

— Капиталист всегда поддержит, если ему дать двадцать пять процентов прибыли.

— И проявить хоть немножко человечности.

— Вы рассуждаете, как человек религиозный, — хмыкнул полицейский.

— Да, может быть. Как религиозный человек, потерявший веру. Но разве вы не боитесь, что и ваши капиталисты могут потерять веру?

— Они теряют жизнь, но не веру. Их вера — это деньги. Они сохраняют ее до последнего вздоха и оставляют в наследство детям.

Я взял со стола и повертел свой пустой стакан, не зная, что ответить. Он понял это иначе и пошел к сейфу, откуда после недолгой возни извлек литровую бутылку виски Johnnie Walker.

Мы снова выпили по полстакана, и на этот раз меня серьезно повело.

— Ты служишь гнилому режиму, — сказал я прямо в солнцезащитные очки тонтон-макута.

— Насрать. Все режимы одинаковые. Лучше служить, чем пить дома на диване и потом все равно сдохнуть от алкоголизма, — отозвался он.

— Хочешь, я честно скажу тебе, кто я такой?

— Валяй, — разрешил он, ничуть не заинтригованный. Он разливал виски по стаканам. Мы снова выпили.

— Я — китайский агент Пе Тра Ше Вич, перевербованный затем русскими, а потом болгарами. И они все мне до сих пор платят за информацию, представляешь?

Я пьяно засмеялся, но он остался на удивление серьезен, старательно подсчитывая что-то на салфетке.

Потом он сказал:

— Я думал взять с тебя 50 евро. Но ты сам сказал про три разведки. Извини, братан, тогда меньше, чем 150 евро, не получится.