Телефон тренькнул осторожно, потом немного помолчал и вдруг разразился крайне злобной и протяжной руладой. Катька, не глядя, пихнула меня в бок – «заткни его уже» – и зарылась с головой в подушку.
Телефон выдал еще одну серию злобных звонков. Пока он набирался сил для следующей, стало слышно, как за стеной заворочались дети.
Я аккуратно перелез через жену, поискал было тапки, но телефон опять начал звонить, причем с каким-то неправильным и потому неприятным ритмом, и я понесся на кухню босой.
– Да?
– Это склад? Василий, чего мычишь, опять надрался, падла? – Уверенный женский голос лился неудержимым потоком, не позволяя мне спросонок даже мычать в ответ.
– Мнэ-э, позвольте…
– Да вы там спите, что ли? – изумилась наглая тетка.
– Да, спим! – возмущенно гаркнул я в трубку.
– Фигассе! Они спят! А пуццолан кто разгружать будет? – донеслось с того конца провода.
Меня хватило только на то, чтобы повесить трубку. Мне много раз рассказывали, как в похожих ситуациях народ весело отшучивался или запутывал собеседников, но я так не умею. Мне бы надо было от имени работяг с неведомого склада хотя бы послать подальше наглую тетку или придумать какую-нибудь историю с этим загадочным пуццоланом, пусть бы он пропал или оказался бы с браком, но соображаю я долго и потому даже не стал пытаться.
Я посидел немного возле телефона, полагая, что противная тетка позвонит еще раз и уж тут-то я ей отвечу как полагается, но телефон молчал.
Тогда я встал и направился к кровати, но по пути вдруг отчетливо понял, что спать не хочу совершенно, зато хочу есть. Я вернулся на кухню и сунулся в холодильник. Холодильник оказался, как всегда, забит, но отнюдь не едой. Из еды там стояли только кастрюля с супом да миска с недоеденным овощным салатом. А все остальное место занимали разномастные баночки, плошечки и бутылочки – маски от старости, маски для бодрости, маски для вечности и настойки для повышения гламурности. Честное слово, так и было написано на упаковке.
Вмешиваться надо было на ранней стадии, а сейчас уже настолько поздно и бессмысленно, что я не комментирую даже самые острые приступы гламурного бешенства – когда Катька тратит всю свою зарплату на ботинки от неведомого мне кутюрье, а спустя два месяца еще оказывается, что ботиночки эти куплены в кредит, а та самая зарплата – лишь первый взнос.
Я закрыл холодильник и принялся шарить в кухонном шкафу. Там мне повезло больше – дети не успели слопать полпачки пряников, а в самом дальнем углу шкафа завалялась целая упаковка сушеных кальмаров. Я выложил все это богатство на середину стола, включил чайник и уселся в ожидании кипятка на подоконник.
За окном уныло моросило. Осень. Собственно, в Питере всегда осень, с той лишь разницей, что зимой эта осень холодная и мокрая, а летом – мокрая и холодная. Впрочем, лично я к осени отношусь спокойно – зато можно уже надевать куртку перед каждым выходом из дома, не задумываясь о том, что там нафантазировали хохмачи нашего Гидрометцентра.
Когда я сделал себе кофе и, тихонько метнувшись в спальню, принес оттуда ноутбук, на кухню явился Пафнутий. Я уважаю этого кота за бесконечную уверенность в себе – я, к примеру, так не умею и знаю, что никогда уже не научусь.
Пафнутий уверенно залез на стул, оттуда, хищно поведя носом, уверенно вскарабкался на стол и, строго посмотрев на упаковку сушеных кальмаров, сказал мне, что пора бы и открывать.
Разумеется, я открыл. Мы спокойно поужинали (позавтракали?), а потом легли спать прямо на столе – так, чтобы было видно дверцу холодильника и створки кухонного шкафа одновременно. Эти люди могут ведь достать что-нибудь съестное и втихаря, поэтому один глаз всегда надо держать слегка зажмуренным.
Я включил ноутбук и, пока он загружал операционную систему, решил для себя одну задачу – боюсь ли я Александра Садаева, сенатора от Карельской республики и одновременно авторитетного предпринимателя, или не боюсь.
Я решил, что совершенно равнодушен к сенатору, но не настолько, чтобы откладывать жареную тему. Так что я запустил в компьютере текстовый редактор и принялся строчить злобный текст о том, как в Карелии нехорошие люди захватывают в личную собственность территории в водоохранной заповедной зоне и как местная прокуратура уныло помалкивает, потому что прокурорам страшно или даже потому, что они получили деньги за молчание.
Этот самый Садаев вчера звонил мне, причем не в редакцию, а на сотовый телефон, и вежливо спрашивал, какого хрена мне от него надо. А мне даже нечего было ему сказать в ответ. Человек имеет два мотива поведения – один настоящий и второй, который красиво звучит. Мой настоящий мотив – надо чем-то забивать газетную полосу – сенатор бы не понял. Пришлось отвечать красиво – о том, как я переживаю за состояние родной природы. Мне кажется, он услышал в моих словах непрошеную иронию и очень разозлился.
Выбора писать или не писать на самом деле не было. Раз в неделю мне, Ивану Зарубину, криминальному корреспонденту еженедельника «Петербургский интеллигент», полагается сдавать одну полосу, посвященную разным напастям вроде сексуальных маньяков, тупоголовых гопстопников или продажных чиновников. Не потому, что я отважный борец за справедливость, а потому, что, согласно штатному расписанию, именно мне полагается писать о городских неприятностях. Все остальные сотрудники «Петербургского интеллигента» устроились много лучше и пишут исключительно о приятном – о выставках постмодернистов, о разведении кактусов на приусадебном участке, о месте России в мировом геополитическом пространстве, о смысле жизни вообще и роли темного пива в жизни в частности. И только я был обязан, для контраста, как я понимаю, еженедельно делать огромную полосу формата А2 о том, что случается, если питерский обыватель вдруг отвлекается от разведения кактусов на приусадебном участке и начинает разводить темное пиво контрафактной водкой.
