Наш человек в Киеве - [48]

— Вы — Игорь? Нам звонили насчет вас, проходите, — вдруг крикнул мне сверху один из «ангелов» в белом халате.

Толпа послушно расступилась передо мной, и я поднялся по крыльцу в зал.

Внутри народу было еще больше, чем на улице. Зал, плотно заставленный столиками, был полностью забит — ни одного свободного места. За каждым столиком помещалось четверо посетителей, которые ели там прямо в уличной одежде, не раздеваясь и не снимая шапок или курток.

Я поднял камеру и снова почувствовал ментальную волну упрека, впрочем, вслух ни кем не высказанную. Правда, некоторые посетители стали закрывать ладонями лица, но я таких не снимал.

Почти все ели жадно и быстро, почти все просили добавки, и её им приносили другие женщины в белых халатах.

Я заметил в зале две съемочных группы, а потом еще нескольких фотокоров.

Журналистка телеканала «Интер» брала комментарий у двух мужчин в синих морских форменных куртках, и я прошел к ним с работающей камерой. Оператор «Интера» злобно покосился на меня, но говорить ничего не стал.

Мужчины оказались бывшими работниками Херсонского судостроительного завода, крупнейшего на Украине. Причем отнюдь не рядовыми работниками — это были специалисты высочайшей квалификации, занимающиеся приемкой-передачей судов. Однако о своих перипетиях эти граждане рассказывали журналистам довольно равнодушно — после разрыва отношений с Россией завод встал, людей перевели в неоплачиваемые отпуска, через год предприятие признали банкротом. С работой в Херсоне после развала СССР и раньше было не очень хорошо, а с закрытием крупнейшего завода стало совсем плохо.

Когда в ходе интервью мужики сбивались со своих личных приключений на общую критику правительства Украины, прямо упрекая его за развал промышленности, девушка- корреспондент резко возвращала их к конкретике.

Я поснимал судостроителей, сколько мог, а когда коллеги из прочих СМИ ушли, присел к ним за стол поговорить без камеры. Без неё они мне наговорили столько, что хватило бы на книгу. Как два последних года, начиная с февраля 2014, они с горечью наблюдали за смертью любимого завода, а вместе с ним и родного города, как сначала уехали члены семьи, а потом и они сами.

— Куда нам сейчас? В Россию, конечно. Наши многие уехали, рассказывают, что нормально живут, специалистам там платят втрое больше против нашего.

Про национальные проблемы они говорить категорически отказались даже без камеры.

— Ты потом напишешь наше мнение, а нас найдут эти и — баста, карапузики, кончилися танцы. Не будем про это все рассказывать, извини. Но, чтоб ты знал, нацики, конечно, мрази.

— Тогда я напишу, что все хорошо, и русских никто не трогает? И мову никто не навязывает, и что никаких нациков на Украине нет и не было никогда.

— Пиши-пиши, бумага все стерпит, — соглашались они, хлебая из тарелки с бесплатным супом.

Потом я снял тяжелую сцену распределения бесплатных лекарств. Как мне объяснили сотрудники фонда, денег у них хватало только на сто наборов в неделю. Причем, в эти наборы входил крайне необходимый диабетикам инсулин, без которого они реально умирали.:

— В аптеках бесплатных лекарств нет уже больше года, мы решаем проблему, покупаем на свои деньги самое важное, но этого, конечно, на всех не хватает. Мы раздаем лекарства только тем, кто записался в прошлом месяце.

Прямо у меня под камеру начались жуткие сцены — люди подробно рассказывали, как они страдают от своих болезней и умрут, если не получат лекарств. Персонал без оглядки на камеру действовал жестко по заведенному порядку, выдавая вожделенные пакеты только тем, кто был упомянут в списках ранее. Начались картинные (а может, и нет) падения в обмороки, рыдания до истерик, проклятия и мольбы.

Снимать это все я уже не стал, ведь пришел туда за позитивом.

— Я получаю пенсию в тысячу гривен, что можно купить на эти деньги, если коммуналка за квартиру 1 200 гривен? У меня не остается ни копейки на еду, и еще копится долг. Я несколько раз падала в обморок от голода, меня увозила «скорая помощь», но они ведь не кормят. Кормят только здесь, — Коренная киевлянка Наталья Леонидовна не выглядела опустившимся маргиналом, но, похоже, находилась в отчаянном положении — диабет и атрофированная поджелудочная железа, срочно нужны лекарства, на которые нет денег.

— Я пришла сюда поесть и получить набор лекарств, но мне не хватило лекарств, меня не было в «списке ангелов». Я падаю в обмороки на улицах, но людям все равно, мне никто не помогает. Я скоро умру, я понимаю это. Вот такая у нас стала в Киеве жизнь, — рассказала мне некогда уважаемая учительница младших классов Елена, когда я просто встал в углу в помещении столовой, чтобы переслать снятое видео.

Я все это выслушал, выбрался наружу сквозь плотную толпу голодных людей, обошел здание и присел в сторонке на скамеечке.

— Простите, молодой человек, можно я тут с вами немного посижу?

Не дожидаясь моего «да», на скамейку присела одна из женщин в белом халате, распоряжавшаяся ранее на крыльце.

Я молчал, понимая, как она устала — в том числе и говорить. Но она сама начала разговор:

— Мы, скорее всего, закроемся через несколько месяцев. Собирали вас, журналистов, чтобы через СМИ поискать дополнительно еще благотворителей. Денег не хватает ни на еду, ни на лекарства, сами видите, сколько желающих. И при этом пока сами украинцы меньше всего жертвуют на такие цели — , представляете, меньше чем в Египте или Замбии! — возмутилась она.