Наш человек в Киеве - [47]

В целом плакатов и баннеров, требующих использовать только мову, было больше, чем обычных рекламных постеров, вместе взятых, но результата я не заметил — даже официальная реклама товаров и услуг была выполнена преимущественно на русском языке, а нелегальная реклама — на русском вся.

Еще в киевском метро было не протолкнуться от попрошаек: героев Восточного фронта, беженцев Донбасса, разного рода погорельцев и жертв всяческого произвола. Один раз мне на перроне встретился даже политический беженец из России, страдалец от Путина (соответствующие таблички на животе и спине, и сумка для денег в руках). Я рванул к нему с камерой, чтобы узнать душераздирающие подробности, но он ловко ускользнул от меня по переходам и лестницам, профессионально рыская в стороны, как антилопа, убегающая от тигра. Такого даже пристрелить не получится, не то, что поймать, подумалось мне, когда я все-таки его упустил.

До станции «Черниговская» я доехал без приключений, а вот там, уже на выходе, запутался и в результате пошел не туда, потеряв ориентацию. Навигатор тоже не помог — то ли случился локальный сбой, то ли я затупил, но вместо улицы Лобачевского меня принесло в какой-то промышленный район, где, впрочем, все здания были закрыты или даже заколочены.

Там я наткнулся на пустой палаточный лагерь, что-то вроде первобытной стоянки бомжей. Стоило мне пройти рядом и поднять камеру на плечо, как из ближайшей палатки вышел мужик, укутанный сразу в три ярких китайских куртки. В таком виде он был похож на колобка, но разговаривал отнюдь не миролюбиво:

— Ты кто такой? Мы тебя не звали. Не снимай тут.

В руках у него была палка, древко от плаката.

— Хорошо, не буду, — я опустил камеру, но не стал ее выключать, в надежде, что продолжение сюжета окажется интересным.

— Иди с богом себе, — примирительно сказал колобок, явно не желая драки.

— Я — журналист. Что тут у вас такое стряслось? — я оглядел окрестности и понял, что доселе разглядел только малую часть лагеря. Он оказался огромным, десятки палаток и каких-то вздорных шалашей, фанерных хижин, коробок, ящиков были видны на огромной площади.

Мужик коротко вздохнул:

— Все знают, а ты не знаешь?

— Я только приехал в вашу страну.

— Из России?

— Нет, из Болгарии. Я болгарский журналист.

— А мы цыгане. Здесь наш табор.

— А почему нельзя снимать?

— Ты смеешься? Потому что потом придут эти и все снесут.

— Кто придет — , власти, чиновники, полиция?

Он выразительно посмотрел на меня, как на блаженного:

— Ты и вправду идиот? Придут псы Авакова, батальон «Азов», «С14» и прочие мрази.

— А что, приходили уже? Расскажите мне на камеру, тогда вся Европа узнает, это же геноцид и все такое, — предложил я.

— Снимали уже сто раз ваши европейцы, когда эти убили у нас двух человек. И ни разу потом, наверное, нигде не показывали. Европе насрать на нас. Пора уже это понять.

— А где все ваши, куда они подевались?

— По делам ушли. И ты иди уже. Давай, проваливай, иди отсюда, европеец сраный.

— Покажите мне, как дойти до улицы Лобачевского, и я уйду.

Он показал и даже нарисовал на песке палкой схему, лишь бы я убрался поскорее.

Благотворительная столовая размещалась на территории бывшего детского садика, огороженного внушительным металлическим забором. У входа на территорию, возле единственной калитки, стоял охранник в черной униформе, рядом клубилась толпа человек в пятьдесят разношерстного злого народа, преимущественного пожилых людей. Впрочем, попадались и молодые лица — в основном, женщины.

Я показал охраннику свое удостоверение, и он пропустил меня. Слышно было, как в толпе возроптали:

— Своих пропускают.

— И тут блатные.

— На халяву пожрать всем охота.

Я прошел вокруг здания, тщетно пытаясь найти рядом вход. Он оказался с противоположной стороны, максимально далеко от калитки. Интересное логистическое решение, удивился я, однако когда дошел до крыльца, все стало понятно: там тоже клубилась очередь из желающих попасть теперь уже внутрь здания. Так местные логистики решали проблему наплыва тысяч злых и голодных людей.

Я поднял камеру на плечо. По очереди волной прошел тихий внятный ропот, но никто из этих людей не осмелился сказать мне вслух хоть слово упрека.

Потоком людей на крыльце управляли небесные ангелы — две изрядно раздраженные женщины в белых халатах и белых же колпаках с зеленой надписью «Небесные ангелы Стефании».

— Сначала заходят те, кто записан. Только потом остальные! Только потом! — кричала в толпу одна из этих добрых женщин, руками придерживая напирающих на нее людей на лестнице.

Впрочем, давили и толкались далеко не все. Многие пытались сохранить остатки достоинства, послушно стоя в ожидании команды. Таких быстро обходили более пассионарные соседи, энергично распихивая излишне вежливых громадян по сторонам.

Я наснимал себе несколько разных планов, от общих до крупных, после чего осознал, что войду вовнутрь нескоро, если и дальше буду вести себя слишком политкорректно.

Тогда я опустил камеру и подошел к крыльцу поближе, оценивая свои шансы просочиться. Из толпы на меня смотрели нехорошо, как на конкурента.

Было видно, что движение толпы сверху, с крыльца, регулировали «небесные ангелы», и толпа их слушалась.