Народ Великого духа - [103]

Думаю, что нечто похожее на эти мысли пронеслось и в головах моих спутников. Я даже уловил какой-то тихий вздох, который издали мои товарищи, выслушав последнее сообщение Орлова.

– Победа… – наконец расплылся в улыбке старший сержант; голос его звучал удивленно-радостно, хотя и сдержанно, – это хорошо. Только ждать долго, почти три года. Нам говорили, что в лагерях дольше года мало кто выживает. Но, несмотря на все сказанное, я не понимаю, почему вы, товарищ Орлов, тогда здесь, а не у себя в счастливом будущем?

И тут Командир как-то резко помрачнел.

– А вот этот вопрос сейчас не обсуждается, – довольно грубо ответил он, – на то была причина, и она довольно веская, но сейчас не место и не время для этого разговора. – Взгляд, которым он обвел нас, снова стал тяжелым. – Сейчас речь о вас, товарищи экспатрианты^[52]. Если точка перехода, через которую вы проникли в этот мир, уже закрылась, то вы здесь с нами навсегда, обратно мышеловка не выпускает. Если она еще открыта, то попасть обратно вы сможете только туда, откуда пришли – то есть в объятия жаждущей вас видеть ягдкоманды. Поскольку вы нам не враги, то сами можете сделать выбор; уйти при возможности обратно или остаться с нами. – Он помолчал, давая нам возможность оценить перспективы. – Ну что, каково будет ваше самое верное решение?

Мы со старшим сержантом переглянулись и кивнули друг другу. Понятно же, что мы остаемся, иначе не стоило даже пытаться бежать из плена. Пусть даже в Каменном Веке. Тем более тут русские, потомки, как это ни дико осознавать, почти свои… А их быстрота и свирепость при расправе с преследующими нас немцами внушали уверенность, что и дальше у них все будет хорошо. С такими командирами, как этот товарищ Орлов, можно выиграть любую войну. Явно же он из кадровых и видал войну не только на картинках и в кино. Одним словом, мы полностью за. Но это решение касалось только нас двоих, Голубенко со всеми его истериками был уже побоку. Пусть делает что хочет.

– Мы остаемся, – твердо сказал я, – в любом случае. Можете нами располагать по своему усмотрению… товарищ Орлов.

– Да, – поддержал меня старший сержант Седов, – мы с вами, товарищи.

– Очень хорошо, – удовлетворенно кивнул товарищ Орлов, – те, кто уже принял решение, встают, опускают руки и отходят вон в ту сторону. Давайте, товарищи, быстрее, быстрее.

Мы с Седовым встали и отошли куда было сказано, и тут наш проводник, который до того все слушал молча, как-то судорожно вздохнул, встал и сказал:

– Я тоже остаюсь, господин Орлов. Идти обратно было бы очень опасно. Мой несчастный папа, конечно, будет думать, что меня убили, но если я вернусь и попаду в руки бошам, то тогда меня убьют по-настоящему. А я еще молодой и не хочу умирать, – особенно умирать вот так, без пользы Родине и вреда врагу.

– Отлично, – сухо кивнул Командир, явно проигнорировавший слово «господин». – А теперь, молодой человек, кратко о себе: кто такой, откуда, почему оказался в этой компании. Но только быстро, без лишних слов.

– Я Александр Иванович Шмидт, – сказал проводник, – русский, родился во Франции, возраст шестнадцать лет, скаут, участник Сопротивления. Мой папа, Иван Шмидт, офицер Русского Императорского флота, уехал из России в двадцатом году. Он, как говорят в Совдепии, белоэмигрант. Но это неправильно… тогда выходит, что они сейчас, – мальчишка показал на нас, – красноэмигранты. Мой папа Иван Шмидт не совершал никаких преступлений, мужиков не порол, никого не карал и не расстреливал, он просто не хотел, чтобы его самого расстреляли комиссары за то, что он дворянин. Бошей я ненавижу, потому что они напали на Россию, – и тогда и сейчас, – и поэтому по заданию командования Сопротивления хотел помочь бежать от них этим людям. Я умею водить машину и мотоцикл, стрелять из винтовки и из нагана. Все. – Он выдохнул. Щеки его чуть раскраснелись от его взволнованной речи, и теперь он, моргая, смотрел на Командира в ожидании того, как тот оценит предоставленную информацию.

– Молодец, парень, – ответил проводнику товарищ Орлов каким-то теплым, душевным тоном, – такие нам нужны, ты принят. Я, конечно, с тобой еще раз побеседую, но в ряды ты годен. Только сразу тебе скажу, что твоя ненависть к бошам тут не пригодится. Тут вообще никого не надо ненавидеть, поскольку реалии таковы, что сегодняшний враг может стать завтрашним союзником. От этого никто не застрахован.

– Это неправильно! – с сильным малороссийским акцентом вдруг выкрикнул Голубенко, и его неприятный фальцет произвел некоторый диссонанс в спокойной и размеренной беседе. – Вы же называете себя товарищем, а он враг, белогвардеец и дворянская сволочь! Это он завел нас в этот лес. Я его за это ненавижу…

– Стоп, хлопчик… – Командир тоже перешел на малороссийский акцент; он вприщур смотрел на парня и его взгляд выражал явственную неприязнь. – Это шо еще за выкрики с места? Вы шо, хотите быть святее товарища Сталина, который объявил амнистию всем бывшим белогвардейцам, которые не участвовали в борьбе против советской власти? А ну давай, докладывай, кто ты есть такой на этом свете, только по-быстрому. Швыдче, швыдче!