Народ Великого духа - [102]

– Ну что, приятели… – с легкой усмешкой сказал я, чуть наклонившись и внимательно обведя взглядом «полосатую» компанию, – рассказывайте – кто вы, откуда и как дошли до такой жизни? Только честно рассказывайте. Я же вижу, что некоторые из вас меня понимают. А ты, Виктор, повтори мои слова на французском языке.

Тогда же и там же,

Сергей Александрович Блохин, военврач 3-го ранга, русский, беспартийный, холостой.

После этих слов Командира, обращенных к нам, мы все застыли в испуге от того, что так и не поняли, что происходит. То, что этот человек не любит немцев, еще ничего не значит. А вдруг он беляк, который люто ненавидит все советское… Хотя нет, не может быть… ведь он же назвал своих помощников, – того крепыша с неприятным взглядом и этого, который сейчас с такой ненавистью смотрел на немца, – товарищами лейтенантами. Беляк бы сказал: «господа поручики»… Видимо, в таком же недоумении был и старший сержант Седов, – он совершенно не знал, что отвечать на такие речи. А про Голубенко и разговора не было – после всей этой истории он находился как бы не в себе, и потому сжался в комок и смотрел загнанным волчонком. Да и все мы прочие тоже были не в лучшем состоянии. Убитые немцы – это хорошо, но что будет с нами самими? Правда, тот факт, что сдавшегося немца немедленно не расстреливают, вселял некоторую надежду на благополучное разрешение этого вопроса… Но все же слова обратившегося к нам Командира были не очень-то любезны, а тон его голоса подразумевал насмешку.

И вдруг один из лейтенантов, стоявший рядом с Командиром, заговорил по-французски. Я не понял, что он сказал, но тут пришла пора переглядываться уже нашим французским товарищам; и только англичанин, который и по-русски и по-французски был «ни бэ ни мэ», продолжал недоуменно крутить головой.

Наконец решившись, подзатянувшееся молчание прервал сержант Седов (у меня, честно говоря, не хватало духу).

– Советские мы, – сказал он, подняв голову, стараясь говорить с достоинством; но его хрипловатый голос все равно звучал напряженно. – Я вот старший сержант Седов, это боец Синеев и боец Голубенко, вон те двое – французские товарищи Жорж Броссар и Паскаль Камбер, а тот парень – сбитый английский летчик Джонни Гудвин…

– Замечательно, товарищи, – с явным облегчением вздохнул Командир; мне показалось, что взгляд его холодных глаз слегка потеплел, в нем промелькнула искорка доброй иронии. – А то я уж думал, что вы все тут немые. – Он внимательно оглядел каждого из нас и добавил: – В плен, надеюсь, вы все сдавались под давлением обстоятельств, а не по своей воле?

– Предателей среди нас нет, – резко ответил Седов и тут же спросил: – А вы сами-то кто будете, товарищ, не знаю вашего имени и звания? И где вообще мы, черт возьми, оказались?

– Мое звание вам знать ни к чему, – хмыкнул Командир, – тем более что здесь оно и не в ходу. А попали вы, братцы, можно сказать, по-настоящему… – он странно усмехнулся, – в очень интересное место. – Тут последовала пауза, явно означавшая, что последующие объяснения непременно должны ошеломить нас и шокировать. – Это – та же Франция, где вы и были, только за сорок тысяч лет до новой эры. Вас и этих вот немцев поймали как бабочек сачком и сбросили сюда к нам – в Каменный Век и ледниковый период в одном экономичном флаконе… А я тут главный охотник и военный вождь, а называть меня вы можете Андреем Викторовичем Орловым.

Несколько секунд мы оставались в неподвижности, пытаясь воспринять разумом столь неожиданные новости. Однако я поймал себя на том, что у меня на душе от услышанных слов как-то полегчало. Как бы невероятно ни звучало это объяснение, оно, по крайней мере, было вполне логичным при данных обстоятельствах. Так уж устроен человек: он испытывает растерянность тогда, когда не понимает, что происходит, но стоит разуму уцепиться за какую-нибудь убедительную версию, и словно бы появляется почва под ногами – то, от чего можно отталкиваться в дальнейших умозаключениях.

– Так значит, – настороженно спросил Седов, – получается, что вы сбежали сюда от войны?

– Никак, не получается, – ответил Командир, – в тот год, когда мы отправились в путешествие в далекое прошлое, страна как раз отметила шестьдесят пять лет нашей Великой Победы…

– Победы? – недоверчиво переспросил старший сержант. Он растерянно моргнул и провел рукой по горлу.

– Да, победы, – подтвердил Командир, – девятое мая сорок пятого года, раздолбанный вдребезги и взятый штурмом Берлин, алое знамя над Рейхстагом, Гитлер, как загнанная в угол крыса сожравший яд в своем бункере, немцы, согнувшие свои спины перед советским солдатом в поклоне «чего изволите»…

Это слово, – «Победа», – было подобно магическому заклинанию для всех советских людей, кто в меру сил боролся с немецкими захватчиками – для бойцов и тыловиков, женщин, стариков, детей. Победа! Это была Цель, тяжкий путь к которой проходил сквозь горе и смерть. Слово это стало святым для нас. И каждый глубоко верил, что жизнь его, отданная во имя того, чтобы навсегда победить фашистскую гадину, хоть на миг приблизит то светлое будущее, когда и Советская страна, и весь остальной мир смогут вздохнуть свободно. Слово это, сказанное странным человеком при странных обстоятельствах, как утверждение чего-то уже свершившегося, вызвало в нас сильнейший отклик. Я ощущал, как сердце бьется сильно и радостно, и в этот момент я искренне поверил, что все сказанное этим Орловым – правда. Кроме того, я внезапно понял, что этот человек – наш. По-настоящему наш. Я бы даже сказал «наш, советский» – что-то такое было во всем его облике, что всегда характеризовало «наших» людей. Так, значит, мы победили! Мне хотелось тут же расспросить о подробностях. Но я сдержался, зная, что для этого еще будет и время, и возможность.