Наркокапитализм. Жизнь в эпоху анестезии - [16]
Все это, возможно, напоминает то, как работают антидепрессанты – не их способ терапевтического действия, но способ, которым они также привели к некоей форме перепрограммирования, основанной на притуплении всякого возбуждения. Это неслучайно: после эры хлорала открытие хлорпромазина стало продолжением исследования мира химических медиаторов – поскольку его эффективность основывалась на блокировании гистаминовых рецепторов в головном мозге. То же самое касалось главного конкурента хлорпромазина – имипрамина, антидепрессантные свойства которого открыл в 1957 году швейцарский психиатр Рональд Кун после того, как компания Geigy начала исследования антигистаминных препаратов и нашла это вещество в своих архивах[115]. Это не единственная компания, считавшая интересными скрытые свойства антигистаминных препаратов; Merck также финансировала исследования в этом направлении – особенно после того, как Rhône-Poulenc обнаружила золотую жилу хлорпромазина. В любом случае, как объяснил Кун в статье 1959 года, представленной в Исследовательском госпитале штата Иллинойс в Гейлсбурге, химия гистаминов в итоге привела к тому, что психически больные наконец-то получили шанс «выздороветь»[116]. Под этим он имел в виду освобождение от всего, что их беспокоило и, следовательно, вызывало их недееспособность, – и, главное, от всего, мешавшего им осознать свое состояние, ведь это, по его мнению, было самым серьезным из их симптомов. Имипрамин не только возвращал улыбку тем, кто ее потерял; эта улыбка также сопровождалась внезапным осознанием того, что она оставалась потерянной на протяжении длительного времени, хотя сначала нужно было выяснить, о какой улыбке идет речь. Эта улыбка не означала, объяснял Кун, что имипрамин следует считать стимулятором, ведь он лишь устранял определенное количество симптомов; если активизирующий эффект и наблюдался, то он был обусловлен именно этим устранением. Ситуация не сильно изменилась с изобретением новых поколений антидепрессантов в годы после выпуска хлорпромазина и имипрамина; ожидаемые эффекты были теми же, а способ действия идентичным. Он всегда предполагал реорганизацию поступления информации в мозг, чтобы определенные сообщения, которые прежде не могли пройти, начали передаваться[117].
В конце сентября 2016 года группа датских врачей опубликовала в онлайн-журнале JAMA Psychiatry результаты тринадцатилетнего исследования последствий приема противозачаточных таблеток, в котором приняли участие более миллиона женщин в возрасте от 24 до 64 лет[118]. Это исследование было мотивировано возможностью обнаружить потенциальную связь между использованием гормональной контрацепции и тем фактом, что от депрессии в Дании, как и в других странах, женщины, по-видимому, страдают чаще мужчин. Согласно результатам их исследования, теперь, похоже, следует считать доказанным, что использование противозачаточных таблеток действительно значительно повышает (до 80 % в самых молодых возрастных группах) риск развития депрессии[119]. Как и следовало ожидать, когда это исследование появилось, оно было воспринято очень критически многими представителями медицинской сферы, отмечавшими, что женщины в любом случае более подвержены депрессии, чем мужчины, из-за цикличности их гормональных пиков. Они не увидели здесь ничего нового: корреляция могла быть установлена и с женщинами, использовавшими другие методы контрацепции, или даже с теми, которые вообще не предохранялись, поскольку этот вопрос был в первую очередь биологическим[120]. Они слишком быстро отмахнулись от усилий датской команды и не учли должным образом масштабов наблюдаемого ими явления – явления, которое к тому же рассматривалось (без дальнейшего развития) в ходе слушаний, организованных сенатором Гейлором в 1970 году[121]. То, что простая возможность связи между употреблением противозачаточных таблеток и развитием депрессии вызвала столь истерическую реакцию со стороны медицинского истеблишмента, многое говорит о том, насколько далеко этот вопрос вышел за пределы строгих рамок индивидуального лечения. По правде говоря, причина коренилась в социальной и экономической политике: что произойдет, если женщины начнут отказываться от средств, предоставленных в их распоряжение теми, кто хочет для них самого лучшего, – при условии, что у них есть на это деньги? Дело в том, что, по мнению людей, проявлявших пристальный интерес к функционированию противозачаточных таблеток, депрессия играла важную роль: в регулировании выработки прогестерона речь шла именно о его депрессии [подавлении] с целью добиться, чтобы он не делал то, что от него обычно ожидается. Как и в случае с антидепрессантами, противозачаточная таблетка действовала примерно так же, как то, с чем она боролась.
Единственное различие между противозачаточными таблетками и антидепрессантами состояло в том, что первые служили для перепрограммирования гормонального функционирования вполне здоровых индивидов, то есть для преднамеренного изменения системы, которая была безупречна, за исключением ее чрезмерной производительности. В остальном же речь в обоих случаях шла о том, чтобы вернуть на рынок жизни людей, ранее исключенных из него, – либо из-за «психического заболевания», либо из-за нескольких беременностей, – и сделать так, чтобы их поведение не создавало проблем. Однако, если честно, это больше напоминало очистительную операцию: ее реальная цель состояла в превращении субъекта в чистое действующее тело, уменьшив тревоги, желания и риски, связанные с нормальным функционированием
