Нарисуем - [4]

— Не наблюдаю тут никаких стульев, — сухо произнес я. — Все! Давай, рассказывай. Время у нас, похоже, есть.

— Так чего рассказывать?

Да. Трудный клиент.

— А ты забыл, что ли, почему мы… здесь? — чуть было, сдерживая раздражение, не закончил фразу так. Но — раздражаться еще рано, похоже. Все еще впереди. — …почему мы вместе? — закруглил фразу так.

— Так прямо здесь, что ль, рассказывать?

— А что? Плохое место?

— Не. Место нормальное.

— Ну так давай.

Глянул на дверку: не будут ли отвлекать?

— Поселок наш называется Пьяная Гора.

Название заменим.

— Как бы покачнувшись гора стоит. Вроде — подгулявши слегка. Ну и жизнь соответствует…

Даже я уже чувствую влияние горы.

— Ну край. Конец света! Доскакали, однако, наши казаки.

— Так ты еще и казак?

— А то!

Дополнительная нагрузка.

— Продолжай.

— Местные их “ласково” встретили — заруба страшная была! “Покорение Сибири Ермаком” — детская сказка! Но кордоны поставили, так и стоят, теперь только называются “воинские части”.

— Понимаю.

— Ну и лагеря.

Как же без этого.

— Батя мой всю войну отлетал, сбили, с концлагеря в партизаны бежал. Вернулся — ясное дело, в лагерь! В наш. В родные места, где и детство провел…

— Стоп. Про батю не надо пока.

С батей его мы запутаемся окончательно.

— Про себя давай.

— Погодь! Я не родился еще…

С ним, гляжу, намаешься.

— Вышел батя — лишь в кочегарку взяли его, в воинской части… Боевой летчик!

Да, это несправедливо. Записал.

— Ну, дочь командира части подкадрил, в кочегарку к нему бегала. Короче — не утратил точность стрельбы!

Да. Как обиженный он уже не проходит: сломал чистоту жанра! Так и знал, что с батей запутаемся мы.

— Командир части их выгнал.

Да. Удачный брак. Хуже не придумаешь. И это, похоже, характерная их линия жизни!

— В бараке жили, за занавеской. Батя валенки валял. Ну — тут и я подоспел. Барак нормальным жилищем казался: все тебя знают, и ты знаешь всех.

— Про всех пока что не будем. Про себя давай.

— Часть за оградой стояла. А вокруг вольное поселение — домики из чего было лепили. Население в основном — из лагеря вышедшие, которым на Большую землю разрешения не было.

— Политические?

— Не. “Деловые” больше.

Хороший коллектив.

— Ну мы, пацаны, всюду бегали, не удержишь, и чем-то Пьяная Гора нас влекла. Чукчи ее священной считали, всяческие легенды имели, шаманы плясали возле нее, как-то одурманивала она их. А мы норы в ней рыли, играли в партизан. И обвалилось однажды! Друганы мои сходу вырубились, ноги наружу — вскоре вытащили их. А я рыл, рыл, куда-то прорыться хотел… До сих пор, кстати, этим занимаюсь… Обвал. Тьма. Все!

Хорошее начало фильма.

— И вдруг — свет, голоса... как в раю!

— Какой рай? Ты же пионер был.

— Какой, на хер, пионер! Шпана… как мой батя в детстве.

Верной дорогой идем!

— Открываю глаза — стоит мужик. Улыбается. Потом узнал — новый секретарь крайкома Кузьмин! Лично поисковую группу возглавил — спас, можно сказать. Взял мою руку, пульс потрогал. Говорит: жив пацан. Потом пальцы мои к глазам поднес. Под ногтями, ясное дело, грязь. Смотрит пристально. И вдруг — слова те мне навек запомнились: “Э-э-э! Да ты у нас Колумб!”

Такие слова трудно не запомнить.

— “Новую землю открыл! Под ногтями у тебя — целое богатство!”

Я невольно глянул на Пекины ногти: богатство на месте!

— Не преувеличиваешь? — спросил осторожно.

— Прям! Чтобы тебя порадовать, себя закопал!

— Ну дальше.

— Ну и пошли рудники…

Я потряс головой.

— С твоих ногтей, что ли?

— Ну.

Я вздохнул. Неплохо бы сейчас прогуляться, образумиться... Потом вспомнил, где мы. Как-то отвлекся от этого.

— Дальше давай.

— Батю канавщиком взяли на рудник. Самая вредная работа! Канавы чистить, по которым все отходы производства идут. Ну — без образования.

— А ты? — вырвалось у меня.

— Обо мне речь впереди, — произнес он неторопливо.

Неужели мы так надолго тут?

— Край наш резко в гору пошел.

Складно. Теперь понимаю, почему Ежов его во ВГИК взял.

— Замечательно, — выговорил я.

— Да хер ли замечательного?! — вдруг резко тональность сменил. — “Всем ордена да медали — а мне опять ничего не дали!” Кузьмин — герой соцтруда!

— Но тебе ж какой орден? Сколько тогда было лет?

— Да к моменту, когда гремело уже все, семнадцать было! И — ничего!

“Похоже, грохнулся эпос! — понял я. — Значит, судьба у тебя такая. — Это про Пеку. — И у меня тоже, похоже!” — пронзила страшная мысль.

Но все же взял себя в руки.

— Дальше давай.

— Понял, что ловить нечего. В армию пошел.

Из огня да в полымя?

— Стоп. Армию нам, кажется, не заказывали.

Но его не остановить.

— Батя служил — а я хуже?

— Но то война была.

— И нам осталось!

Про войну он пусть с кем-то другим. Я обессилел.

— Ну, рудник у нас военного значения. Броня — в армию не берут. Но я добился!

“Ты бы чего-нибудь хорошего добился!” — мелькнуло у меня.

— Батя старые связи поднял.

Да, добрый батя!

— В самый опасный отряд!

— Партизаны? — предположил я.

— Вроде того! — Пека кивнул.

— В мирное время?

— Да.

Надо бы передохнуть. Куда мчимся? У меня же был стройный план. Кто сценариев про рабочий класс не писал? Стройка, трудности, преодоление, апофеоз. А мы где? В партизанах?

— Нормально служил. Только дома дела…

— Батя?

— Ну! Добыча металла, — с ударением на “о”, — непростой вообще процесс. Руду рвут, выгребают, катят на комбинат. Там ее дробят, прокатывают между мелкими чугунными шариками. Затем флотация — в большой бочке: заливают руду кислотой, и крошки металла поднимаются пеной. Такая вот драгоценная пена. Затем ртутью заливают ее. Ртуть вбирает золото. И выходят такие невзрачные бляшки. Их и берут.