Нарциссы для Анны - [38]

Взобраться наверх не представляло особого труда. Чезаре вскарабкался по фасаду палаццо Спада до второго этажа почти так же легко, как лазил в садах за фруктами или птичьими гнездами на деревья. Страха при этом он не испытывал. Он был не из тех, кто колеблется или трусит — решившись на что-то, он шел всегда до конца.

Дотянувшись до окна, он бесшумно перемахнул через подоконник и оказался в темном кабинете. Не дожидаясь его, Риччо в костюме официанта уже выскользнул в коридор, чтобы как можно быстрее убраться из этого дома. Глазами, привыкшими к лунному свету, Чезаре тут же выделил висящую над камином картину, но чуть помедлил, чтобы осмотреть кабинет. Аромат глицинии, которая второй раз зацвела в августе, перебивался здесь приятным запахом старинной мебели, роскошных книг в сафьяновых переплетах, добротной кожи, навощенного паркета и хорошего табака. Это был свойственный богатым домам дух — благородства и хорошего вкуса.

Легким шагом Чезаре подошел к висевшей над камином картине, срезал ее с крючка перочинным ножом и осторожно, чтобы не испортить, вынул холст из резной деревянной рамы. Холст он спрятал под рубашку, как лист газеты, который подкладывают иной раз под свитер, чтобы защититься от холодного ветра зимой.

Оживленный шум праздника, музыка, говор, прерываемые веселым смехом, доносились до него из-за закрытой двери. В любой момент кто-нибудь мог войти, но это не лишало его спокойствия. Эта непоколебимая выдержка перед лицом опасности, перед лицом власти и закона — и даже перед лицом самой смерти была свойственна ему от рождения. И чем рискованней было дело, за которое он брался, тем хладнокровней он действовал, тем яснее была его голова. Эта его черта больше всего поражала других, вызывая глубокое уважение. Все можно учесть, все просчитать: и силу, и интеллект, и все прочие свойства человека, но непредсказуем тот, кто готов поставить на карту все. Чезаре любил жизнь, любил свободу, любил свою семью и друзей, но временами вел себя так, словно ему нечего было терять.

Пора было уходить, но в этот миг что-то блеснуло в лунном свете на каминной доске, и этот неожиданный блеск привлек его внимание. Чезаре подошел и дотронулся подушечками пальцев до небольшой хрустальной шкатулки для драгоценностей. В ней была какая-то голубоватая коробочка, слабо искрившаяся в свете луны. Никогда не видел он предмета прекраснее. Он хотел открыть шкатулку, но она оказалась заперта. Тогда он вытащил свой перочинный нож, всунул лезвие под самую крышку, и шкатулка открылась без особого труда. Чезаре тут же завладел этой сказочной коробочкой и сжал ее на миг в кулаке, прежде чем засунуть в карман.

Облако заволокло луну в тот момент, когда он перелезал через подоконник, чтобы спуститься в сад, цепляясь за глицинию. Это был добрый знак — провидение заботилось о нем. Он перебрался через калитку и спокойным шагом направился к мосту Сан-Бабила, где они должны были встретиться с Риччо.

Риччо сходил с ума от беспокойства.

— Наконец-то! — пробормотал он со вздохом облегчения. — Какого черта ты там застрял?

— До прохода патруля еще пятнадцать минут, — невозмутимо ответил Чезаре.

— А где картина?

— Здесь, — ткнул он пальцем в грудь.

— Пойдем, пока нас не накрыли.

Они двинулись по корсо Виктора Эммануила, прошли мимо знаменитого миланского собора и вступили на виа Торино. Дальше их путь проходил по лабиринту бедных и грязных улочек, застроенных старыми лачугами, лепившимися одна к другой, и сообщающихся между собой множеством потайных переходов, в которых протекала жизнь преступного мира.

Тут они были в безопасности, и Чезаре придержал друга за руку, сделав ему знак остановиться.

— Возьми свою картину, — сказал он, доставая из-под рубашки полотно.

Риччо взял не глядя: тот слабый свет, что шел от дальнего фонаря, все равно не позволил бы рассмотреть ее. К тому же он ничего не смыслил в живописи. Ему обещали за эту картинку тысячу лир, остальное его не интересовало.

— А ты не пойдешь? — спросил он Чезаре.

— Куда?

— К Артисту.

— Моя работа кончается здесь. Меня ждут дома. Ты же сам знаешь. — Он сказал это твердо и непреклонно, и, как всегда, нечего было возразить.

— Я отдам тебе твою долю завтра, — сказал ему Риччо.

— Не к спеху, — ответил Чезаре. И тут, точно вспомнив еще одно дело, про которое совсем было в спешке забыл, добавил небрежно: — Я прихватил там еще одну вещь, которая мне понравилась. — И протянул украденную коробочку.

— Что это за штуковина? — удивился Риччо, вертя ее на ладони с таким видом, словно хотел выбросить.

— Не знаю, — признался парень. — Но думаю, если ты предложишь ее Артисту, он за нее хорошо заплатит.

Риччо едва не взорвался.

— На кой черт она ему? Артист просил у меня картину, а не какую-то безделушку, которой грош цена.

— А ты покажи ему и коробочку. Вполне возможно, что за нее он даже больше заплатит.

— Ты спятил? Сколько, по-твоему, он может заплатить за вещь, о которой даже не думал, которая нужна ему, как собаке пятая нога?

Риччо уже бесился от злости, но Чезаре был невозмутим.

— Говорю тебе, она должна стоить по крайней мере шесть тысяч лир. И эти шесть тысяч Артист тебе за нее отдаст.