Нарциссы для Анны - [39]

— Держи карман шире! Кто даст такие деньги за какую-то коробочку, украденную двумя придурками, которые в первый раз пошли на дело?

— Говори за себя, — остановил его Чезаре презрительным тоном. — Я взял вещь, которая дорого стоит. И хочу за нее шесть тысяч лир.

— Да пошел ты!.. — проворчал Риччо, но больше спорить не стал.

Он разрывался между необходимостью спешить и желанием понять, отчего это Чезаре так уперся с этой коробочкой, которую не жалко было бы выбросить в первый попавшийся мусорный бак. Уже не в первый раз он, более старший и сильный, уступал младшему другу. Чезаре не размахивал руками, не поднимал голоса без крайней необходимости, однако его взгляд и его ледяное спокойствие действовали неотразимо.

— А если Артист не захочет? — спросил Риччо, бросая последний козырь. — Если он не захочет, что мы с ней сделаем, с этой безделушкой?

— Говорю тебе, он захочет, — невозмутимо настаивал приятель.

— А если предложит меньше?

— Ни на грош. Если даже предложит шесть тысяч без одного чентезимо, не отдавай. Но я уверен, что он даст столько, сколько попросишь.

Риччо развернулся, ничего не ответив и, пройдя метров сорок, свернул в темный подъезд.

18

Заголовок в «Корриере» на странице, посвященной городской хронике, подтвердил его правоту. Возбужденный, сияющий, что нечасто с ним случалось, Чезаре явился к приятелю на следующий день.

— Ну, теперь ты убедился? — торжествуя, воскликнул он.

— Черт возьми! Да у меня глаза на лоб полезли, когда Артист выложил за эту коробочку шесть тысяч лир, — сознался потрясенный Риччо.

Заголовок, набранный крупными буквами, гласил: «Арсен Лупен в палаццо Спада».

— Кто такой Арсен Лупен? — удивленно спросил Риччо.

— Герой многих романов. Благородный вор, — ответил Чезаре, — который, если где-нибудь и натыкался на книгу, то обязательно жадно проглатывал ее.

— Или вор, или благородный, — изрек Риччо с присущей ему рассудительностью.

— Перестань болтать, — оборвал его приятель. — Давай лучше еще раз прочитаем.

Репортер подавал это происшествие, стараясь не упустить ни единой детали. Он много распространялся о подробностях блестящего праздника, описывал гостей, их титулы, состояния и наряды и рассуждал о личности таинственного вора, который, конечно же, был редкий талант, настоящий мастер своего ремесла, соперник Арсена Лупена, вор-виртуоз. Согласно версии журналиста, этому благородному похитителю удалось выдать себя за своего, в обществе людей, принадлежавших к сливкам ломбардской аристократии. Многие дамы остались под впечатлением магнетического взгляда незнакомого кавалера, появившегося на мгновение и тут же исчезнувшего. «Как бы то ни было, — писал репортер, — преступник досконально знал дворец и знал, чего хотел. В кабинете знатного хозяина, где было немало антиквариата и редкостей, он взял только две вещи, но зато самые ценные: «Отдых дамы», венецианскую картину XVIII века, приписываемую кисти самого Лонги, и золотую табакерку с эмалью, отделанную небольшими, но чистейшей воды алмазами, — творение знаменитого французского ювелира. Граф Спада приобрел этот шедевр французского мастера несколько лет назад на лондонском аукционе. Специалисты оценивают его примерно в шестьдесят тысяч лир».

— Да, Артист не зря согласился выложить за эту вещицу шесть тысяч, — почесал в затылке Риччо. — А может, надо было еще больше запросить?

— Мы запросили как раз столько, сколько надо. И даже если это меньше того, что он мог за нее дать, нельзя нарушать свое слово. В конце концов мы в этом деле новички.

— Однако мы неплохо его обделали, — ухмыльнулся Риччо. На него произвело сильное впечатление, что его приняли за вора международного класса, он буквально лопался от гордости.

Весь день они проработали в прачечной, но к вечеру не чувствовали усталости, настолько вчерашняя удача окрылила их. Раза два Чезаре столкнулся с хозяйкой, всякий раз чувствуя, как ее взгляд обжигает его, но даже словом не перемолвился с ней. Он помнил конец их любовного свидания: «Все кончается здесь».

Была уже середина августа, прошло немало дней с того лучезарного июльского воскресенья, но вдова обратилась к нему только раз, когда выразила сочувствие в связи со смертью матери. Радость любви и горе сошлись для него на одном кратком промежутке времени; горе было еще свежо, но и любовное воспоминание не переставало его волновать.

— Пойдем в кафе? — предложил Риччо за воротами прачечной, позванивая монетами в кармане.

— Никаких кафе, — строго одернул его Чезаре. — Никакого мотовства, никаких трат, отличных от тех, что мы делали всегда. Оставь в кармане пятьдесят чентезимо, а остальное спрячь. Даже твоя мать не должна знать, что у нас столько денег.

— Но у меня только пятьсот лир за картину, — улыбнулся тот, соглашаясь. — Положу их в надежное место. Надо найти хороший тайник.

— И положи туда же половину денег за табакерку, когда Артист нам заплатит за нее.

— Идея была твоя. Помнишь, я даже не хотел ее брать. Нет, табакерка меня не касается.

Чезаре посмотрел на него прямым взглядом.

— Если однажды, — сказал он, — в нашем общем деле тебе придет в голову идея, я тоже приму половину, которую ты мне предложишь.