Наполеоновские войны - [87]
Итак, после 1805 г. реформы в Австрии практически прекратились, хотя историки часто с этим совершенно не согласны. Причина этого по большей части заключается в происходившем в то время флирте с германским национализмом. Действительно, начиная с 1790-х гг., среди германской интеллигенции империи наблюдался рост национализма. Первоначальный толчок он получил от усиливающейся реакции на интеллектуальную гегемонию философов, а теперь укреплялся тоской по исчезнувшей Священной Римской империи. До 1805 г. проявления этих чувств держали под жёстким контролем, но под влиянием Аустерлица Франц санкционировал резкое изменение политики, назначив министром иностранных дел графа Иоганна Штадиона (Johann Stadion). Штадион, как бывший имперский рыцарь, считал главной целью Австрии восстановление Священной Римской империи, которую Францу пришлось официально ликвидировать (фактически с 11 августа 1804 его уже величали Францем I Австрийским). Он был лишь счастлив воспользоваться услугами национализма для достижения этой цели, и именно поэтому период 1806–1809 гг. представляется временем общего ослабления цензуры. Между тем к делу национализма, хотя и с несколько другими намерениями, присоединился самый младший брат Франца, эрцгерцог Иоганн, находившийся под сильным влиянием романтизма и склонный боготворить немецкий народ как олицетворение добродетели.
Штадион и Иоганн с помощью и при подстрекательстве третьей жены Франца, Марии-Людовики (представительницы ветви семейства Габсбургов, недавно изгнанной Наполеоном из Тосканы), в то время поощряли мощный всплеск германских национальных чувств, а покинувшие страну Шлегель (Schlegel), Гентц (Gentz) и Хормайр (Hormayr) призывали к германскому единству, войне отмщения против Наполеона и восстанию в Тироле. В то же время людям этого сорта всё больше помогала печать, заполнявшая свои страницы преувеличенными описаниями сопротивления Наполеону в Испании и прославлением германского национального характера. Более того, к 1808 г. казалось, что их усилия приносят плоды, поскольку 9 июня 1808 г. Франц санкционировал формирование гражданского ополчения — ландвера (Landwehr), которое, как ожидалось, должно было состоять из 200.000 человек. А когда в 1809 г. в конце концов разразилась война с Францией, появился ряд напыщенных, повсеместно распространяемых воззваний, стиль которых явно отличался сильным национализмом. В воззвании от 8 апреля говорилось: «Наше дело — дело Германии»[232].
Этот стиль и, конечно, формирование ландвера вдохновили неосторожных критиков, начиная с Клаузевица, на заключение о том, что война 1809 г. является первым примером «народных войн», которые в конечном счёте якобы и привели к низвержению Наполеона. Однако трудно представить себе что-нибудь более далёкое от действительности. В среде германской буржуазии и интеллигенции к этой войне, безусловно, относились с определённым воодушевлением. В Вене был сформирован ряд добровольческих батальонов, и столица стала ареной безмерного патриотического возбуждения. Но на самом деле к идее вооружения народа режим относился с такой же неприязнью, как и всегда. Так, даже воинствующая Мария-Людовика сомневалась, уместно ли поднять Тироль против баварского короля, который в то время в конце концов являлся его законным государем. Равным образом задолго до Ваграмского сражения эрцгерцог Карл — в лучшем случае неохотно перешедший в партию войны — высказывал беспокойство, что никак нельзя полагаться на ландвер и что для восстановления порядка может понадобиться армия. В то же время набор в ополчение не имел универсального характера: Венгрия и Галиция от него освобождались, а жеребьёвка ограничивалась теми, кто так или иначе должен был служить в армии — вдобавок относительно немногих даже из подлежавших призыву мужчин действительно одели в мундир, предпринимались также определённые попытки ограничить формирование добровольческих батальонов. А что же касается ростков политических и общественных преобразований, то они тем временем увядали в безвестности, а власть полиции оставалась столь же бесконтрольной, как и всегда, городам не было предоставлено никаких форм самоуправления, а крестьян продолжали использовать на барщинных работах.
Однако если династия не горела желанием вооружать народ, то и народ не испытывал острого желания вооружаться. Несмотря на то, что быстро растущая инфляция, вызванная войнами, приносила огромные выгоды крестьянству, оно до 1809 г. совершенно не стремилось воевать с французами, если не считать Тироля, который без принуждения дал достаточное количество стрелков для участия в кампаниях 1796–1797 гг. Призывники шли в армию крайне неохотно, а добровольцев для регулярной армии почти не было (правда, появилось несколько добровольческих корпусов (Freicorps), но привычка разваливаться на глазах, едва возникала опасность поля брани, говорит о том, что мотивом для вступления в них являлось желание поиграть в солдатики, весьма характерное для европейской буржуазии того времени). Вена впадала в панику при малейшем слухе о приближении французов
