Наполеоновские войны - [103]

Таким образом, в последние три года войны армии приходилось уступать пальму первенства англо-португальцам, причём переживаемое ею унижение усилилось, когда либералы, стремившиеся опереться на британскую поддержку против особо опасных интриг части «холопов», назначили герцога Веллингтона главнокомандующим. Между тем приходилось также терпеть крайнюю нужду, к тому же наблюдая за тем, как безжалостно уничтожалась большая часть привилегий, которыми раньше пользовалась армия. В этой обстановке риторика либералов была в лучшем случае неподходящей, а в худшем — просто оскорбительной, при этом делу не способствовало самонадеянное поведение некоторых конституционных органов власти. Поэтому офицерский корпус склоняли к сервилизму (servilismo — идеология «холопов». — Прим. пер.), хотя как избирателей офицеров может быть и легко было уговорить отдать свои голоса либералам, поскольку многим из них совершенно не нравилось зрелище возврата к условиям, характеризовавшим армию Бурбонов. Но это само по себе не придавало армии абсолютистский характер. За период 1810–1814 гг., безусловно, можно найти примеры, когда старшие офицеры выступали против либералов по чисто идеологическим причинам, но вновь и вновь на передний план выходили недвусмысленно профессиональные тревоги, будь то назначение Веллингтона на пост главнокомандующего (которое в октябре 1808 г. привело к попытке военного мятежа в Гранаде), упразднение армейских привилегий, подчинение генерал-капитанов гражданским властям или пренебрежение материальными потребностями армии. Итак, идеология не имела серьёзного значения, но, несмотря на это, армия фактически становилась сильно политизированной. Как начали доказывать ряд военных памфлетистов, военные жизненно важны для независимости нации и общего благоденствия, из чего следовало, что их потребности необходимо удовлетворять и что к ним надо относиться с уважением, или, другими словами, что интересы армии — это и есть интересы нации. Далее из этого следовало, что армия, как защитник национальных интересов, имеет право, а на самом деле и обязана, выступить против любого правительства, которое не отвечает этим критериям. Испанию, таким образом, подталкивали на скользкую дорожку, которая через вереницу военных переворотов привела её к гражданской войне 1936 г.

Если не заглядывать в такую даль, испанская революция, конечно, была обречена. При наличии недовольной армии либералы не могли ни навязать свою волю Испании, ни оттеснить мстительного монарха. А мстительность Фердинанда не вызывала сомнений. Доходившие до него новости из Испании коробили короля. Фердинанд, в марте 1814 г. освобождённый Наполеоном[267], отчаянно старавшимся сократить свои потери, возвратился в Испанию и обнаружил, что либералы попали в полную изоляцию и что военные по большей части решительно настроены против них. Поэтому Фердинанд, не повинуясь приказам кортесов, требовавшим, чтобы он следовал прямо в Мадрид, повернул в Валенсию и начал строить планы реставрации абсолютизма. В конечном счёте, это было следствием усилий не самого короля, а готовности гарнизона Валенсии выступить в защиту абсолютизма и отправиться в поход на Мадрид. Поскольку в то время повсюду буйствовали толпы взбунтовавшейся черни, а «холопы» призывали к уничтожению конституции, всё определялось реакций остальной части армии. А она не вызывала сомнений: хотя некоторые военачальники и сохраняли верность либералам, они знали, что не могут полагаться на своих подчинённых, и поэтому почти не сопротивлялись. В нескольких словах, революция скончалась.

Хотя абсолютизм и был восстановлен, решить ничего не удалось. В сущности, Фердинанда вернули на трон силы традиционализма и корпоративных привилегии. Так, с одной стороны, главный документ с изложением намерений «холопов» — так называемый «Манифест персов» — являлся боевым кличем в защиту и дворян, которые требовали уважения к традиционным институтам, прекращения «министерского деспотизма» и созыва кортесов по сословному принципу, а с другой стороны, армия совершенно чётко дала понять, что в будущем её поддержка любому режиму будет обусловлена отношением к ней. Итак, какие планы ни вынашивали бы Бурбоны, дни абсолютизма были сочтены.

Швеция: падение династии Ваза

В Швеции, так же как и в Испании, война привела к политическому перевороту. До 1805 г. Швеция почти не принимала участия во французских войнах. Густав III (1771–1792) с самого начала был ярым противником Революции — узнав о созыве Генеральных Штатов в 1789 г., он воскликнул: «Король Франции потерял трон, если не жизнь!»[268] — и последующие три года предпринимал неоднократные попытки создать мощную антифранцузскую коалицию, однако его мечты о походе на Париж ни к чему не привели, поскольку 16 марта 1792 г. он был вероломно убит на бале-маскараде группой заговорщиков-аристократов. При последующем регентстве — его сын, Густав IV, которому исполнилось лишь тринадцать, взошёл на престол в 1796 г. — весь интерес к войне с Францией угас, поскольку вскоре обнаружились экономические преимущества нейтралитета, и Швеция фактически стала первой европейской державой, признавшей Французскую республику