Наполеон - [168]

Маршан надел ему на ноги тонкие носки из мериносовой шерсти, а поверх них белые шёлковые чулки, придерживаемые белыми кашемировыми подвязками, застегнул золотые пряжки на коленях, а Али укрепил эластичные скобы.

   — Что это такое, Маршан? Новые башмаки?

   — Да, сир.

   — Почему?

   — Я подумал, сир, — спокойно ответил этот образцовый слуга, — что сегодня вы должны надеть новые башмаки. У других износились каблуки.

Наполеон подозрительно посмотрел на него, однако просто сказал:

   — Отлично.

Он подумал, что, конечно, Маршан прав, — сегодня следовало надеть новые башмаки. Маршан прозорлив.

   — Их разнашивали?

   — Да, сир. Жиль уже три дня проходил в них.

Такова была обычная процедура. По счастью, у Жиля был тот же самый размер, что и у Наполеона.

   — Три дня?

Новые подозрения возникли у него в голове. Значит, уже три дня назад Маршан решил, что именно в этот день ему понадобятся новые ботинки!

   — Маршан, — сказал император, — ты человек огромного ума.

   — Все мне говорят об этом, сир, — ответил верный слуга, преданно и искренне глядя на него. Наполеон встретил его взгляд лёгкой, понимающей улыбкой.

   — Башмаки хорошо сидят, — только и сказал он.

   — Рад слышать это, сир, — произнёс Маршан, очень довольный.

Новые башмаки были его маленьким личным вкладом в великое дело.

Али с удивлением наблюдал за происходящим.

Затем шла очередь очень тонкого шейного платка из муслина, а поверх него надевался тугой воротник из чёрного шёлка, очень высокий и достаточно широкий. Следом Наполеон надел свежий жилет из белого кашемира. Почти каждое утро он менял жилеты, как и бриджи. Это было просто необходимо, так как к своей одежде он относился не очень внимательно, например, когда писал, забрызгивал чернилами всё вокруг. В былые времена каждый год для него заказывалось по сорок восемь перемен одних и тех же одежд. На Эльбе он не мог позволить себе такой гардероб. Маршан устроил так, что в этот день у него было всё свежее. Воистину он был человеком огромного ума.

Поверх жилета Наполеон пристегнул портупею. У него их было великое множество. Сегодня он отверг портупею со сложным орнаментом из орлиных голов и сплетённых змеиных колец, на которой красовались две огромные буквы «NS», а также портупеи из тёмно-красного шёлка и кожи оленя, украшенной золотом. Были выбраны обычная портупея из чёрной кожи и шпага, которая была с ним при Аустерлице.

На жилет он нацепил ленточку Почётного легиона. Последним шёл мундир, и так как это было воскресенье, был выбран мундир пеших гренадеров — из королевского синего сукна с синим воротником, белыми отворотами, малиновыми манжетами и подкладкой, позолоченными пуговицами с изображением увенчанного короной орла и с маленькими эполетами. На нём красовались орден Почётного легиона и золотой орден Железной короны. К мундиру шла прославленная шляпа — чёрная касторовая, достаточно широкая и мягкая, с подкладкой из золотистого атласа. Единственным украшением её служила кокарда Эльбы. Маршан сбрызнул одеколоном носовой платок из превосходного батиста, и Наполеон слегка притронулся им к губам и вискам. Потом настал черёд раскладывания по карманам различных предметов, а именно: бонбоньерки, небольшого круглого ящичка из хрусталя с портретом матери на крышке, в котором он держал лакрицу и анисовое семя; маленькой овальной табакерки, сделанной из черепахового панциря; карманного бинокля и письма для генерала Лапи. Наконец всё было закончено. Ровно в девять часов камергер, ответственный за отбытие, легко постучал в дверь, держа в руке список посетителей.

Наполеон со слабой улыбкой смотрел на своих двух преданных слуг, как будто спрашивая их: «Ну, что? Как получилось?»

Император потолстел, но выправка была та же, кожа имела здоровый оттенок, волосы хоть и поредели, но не были тронуты сединой. Они с гордостью осматривали результаты своих трудов, и Маршан даже позволил себе одобрительный кивок.

И тут Наполеон, что случалось крайне редко, сказал: «Благодарю тебя, Маршан. Благодарю, Али», — и наклонил голову, как будто поклонился своим верным друзьям.

Отбытие стало самым многолюдным событием во всей истории острова. Присутствовали все чиновники и именитые личности города. Бертрану было предложено собрать также всех тех, кто хорошо нёс службу всё это время, но не был включён в особые списки провожающих. Все были крайне возбуждены и находились в напряжённом ожидании. Наконец появился король. Он, как показалось многим, выглядел хоть и утомлённым, но крайне величественным. Сейчас в нем было больше величия, чем когда-либо ранее. Некоторое время он расхаживал среди них, задавая несколько странные вопросы и делая столь же странные замечания: «Мой дорогой Пон, ваша обворожительная жена чувствует себя лучше? Прошлой ночью я думал о тех лилиях в вашем саду! Синьор Гратьяни, как растут каштаны? Месье Гаудиано, ваш оркестр играет всё лучше и лучше».

Потом он остановился:

   — Господа! — Наступило гробовое молчание. — Я хочу кое-что сказать вам. Я собираюсь покинуть этот прекрасный остров.

Его слова не были неожиданными и не прозвучали, подобно удару грома. Сплетни и слухи уже подготовили их, но все были сильно опечалены.