Наполеон. Годы изгнания - [239]

9. Так как обращение со всем этим имуществом до его окончательного распределения повлечет за собой служебные расходы, выполнение заданий и поручений, консультации и выступления в суде, то я предполагаю, что мои душеприказчики удержат 3 % от всех завещательных отказов в размере 6,8 миллиона франков, то есть от суммы, указанной в дополнительных распоряжениях к завещанию, или от общей суммы в 200 миллионов франков личного имущества.

10. Если указанная удержанная сумма окажется недостаточной для покрытия перечисленных расходов, то они должны быть покрыты за счет трех душеприказчиков и казначея: каждый из них внесет суммы, пропорционально их завещательным отказам и дополнительным распоряжениям к завещанию.

11. Если удержанная сумма превысит понесенные расходы, то остаток должно поделить между тремя душеприказчиками и казначеем, пропорционально их завещательным отказам.

12. Я назначаю моим казначеем графа де Лас-Каза, а если это окажется невозможным, то его сына, а если и это окажется невозможным, то генерала Друо.

Эти дополнительные распоряжения к завещанию написаны собственноручно, подписаны мною и опечатаны моей печатью.

Наполеон.

Первое письмо: г-ну Лаффитту

Г-н Лаффитт, во время моего отъезда из Парижа в 1815 году я вручил вам сумму, равную почти 6 миллионам, за которые вы отдали мне две одинаковые расписки. Одну из них я аннулировал, а другую попросил графа де Монтолона представить вам с тем, чтобы после моей смерти вы могли передать ему указанную сумму с процентной ставкой в размере 5 % начиная с 1 июля 1815 года и с вычетом тех выплат, которые вы осуществили, в соответствии с полученными от меня инструкциями.

Я хочу, чтобы урегулирование вашего счета было совершено в полном согласии между вами, графом де Монтолоном, графом Бертраном и г-ном Маршаном. Как только это будет сделано, я настоящим уполномочиваю вас выдать без остатка указанную сумму. Я также вручил вам шкатулку с моими медалями, которую теперь прошу передать графу де Монтолону.

Так как это письмо не имеет иных целей, кроме упомянутых, то я молю Бога, г-н Лаффитт, чтобы он хранил вас.

Лонгвуд, остров Святой Елены, 25 апреля 1821 года

Наполеон.

Второе письмо: барону де Ла Бульери

Барон де Ла Бульери, казначей моего личного имущества, я прошу, чтобы вы передали счета и соответствующие суммы после моей смерти графу де Монтолону, которого я назначил душеприказчиком моего завещания.

Так как это письмо не имеет иных целей, кроме упомянутого, то я молю Бога, барон де Ла Бульери, чтобы он хранил вас.

Лонгвуд, остров Святой Елены, 25 апреля 1821 года

Наполеон.

Помимо всех этих указаний, одно распоряжение, касавшееся генерала Гурго, инструктировало принца Евгения собрать необходимую сумму, чтобы выплатить этому генералу 10 000 франков пенсии, которую император оставил матери генерала, когда тот покинул Париж. Это указание было сделано императором в знак благодарности генералу Гурго за его преданность и за все те услуги, которые генерал оказывал императору те десять лет, когда он был первым адъютантом императора на полях сражения в Германии, России, Испании и Франции, а также на острове Святой Елены.

Граф де Монтолон сообщил нам, что император оставил незаконченными дополнительные распоряжения к завещанию: они были датированы 27-м апреля 1821 года и начинались следующим образом:

С больной плотью, но в здравом уме я собственноручно написал восьмые дополнительные распоряжения к моему завещанию:

1. Я назначаю моими душеприказчиками Монтолона, Бертрана и Маршана, а также моим казначеем Лас-Каза или его сына.

2. Я прошу мою любимую Марию Луизу взять к себе на службу моего доктора Антоммарки, которому я завещаю пожизненную пенсию в размере 6000 франков и которую она должна выплачивать ему…

На этом император прекратил писать. Последующие распоряжения должны были касаться графини Бертран и графини де Монтолон.

Глава двадцать восьмая

Моя признательность императору — Приезд в Англию — Расчеты и протоколы — Возвращение во Францию — Визиты и соблюдение официальных обязанностей — Моя свадьба

Прочитав все эти документы, мы расстались, переполненные самыми различными чувствами. Меня переполняли чувства признательности и восхищения. С собой мы везли бессмертные творения, продиктованные императором, который воздвиг памятник своей литературной славе. Но мы только что осознали, что этот памятник не менее велик, чем его сердце.

Мы знали величайшего лидера и величайшего человека столетия, теперь мы увидели императора как самого лучшего сына, отца, супруга, друга, никогда не забывающего об оказанных ему услугах. Какими трогательными были эти знаки памяти! Самым подробным образом он перечисляет в своих завещательных отказах и барона Дютейля, и генерала Дюгоммьера, и Гаспарэна, и Мюирона, и тех, кто обладал небольшим рангом: д’Юбера, де Лавиня, де Дервье, трех слуг в Египте! Именно в то время, когда император сам страдал от острой боли и тошноты, которые вынуждали его прерываться, когда он писал с такой ясностью, точностью, последовательностью и с таким расчетом. Большинство дополнительных распоряжений к завещанию, так же как и само завещание, были написаны его собственной рукой; хотя он почти всегда диктовал и не привык писать сам.