Наполеон. Годы изгнания - [233]

1. Вознаграждения и жалованье за апрель 1821 года — 7333

Граф Бертран — 2000

Граф де Монтолон — 2000

Отец Виньяли — 500

Антоммарки, доктор — 750

Г-да Маршан — 666

Сен-Дени — 333

Новерраз — 333

Пьеррон — 400

Аршамбо — 150

Курсо — 200

Шанделье — 200

Жозефина (жена Новерраза) — 50

Г-н Ришар — 150

Всего: — 14 666

2. Задолженность д-ру Антоммарки с 1 октября 1819 года по 1 января 1821 года, или за 15 месяцев, по 500 франков в месяц, должна была выплачиваться его семье в Риме в соответствии с письмом, написанным в 1819 году графом Бертраном кардиналу Фешу. С того времени подтверждения о получении задолженности не было. — 7500

3. Другие расходы — 3423

Общая сумма  — 25 590

Исполнено и подписано вышеупомянутой датой:

граф де Монтолон, граф Бертран, Маршан.

Губернатор информировал графа де Монтолона и гофмаршала о том, что для нашего возвращения в Европу заказаны места на борту транспортного корабля «Кэмел», но он может отплыть только в конце месяца. Каждый день мы совершали паломничество к могиле императора, к которой нам разрешили доступ. Затем, вернувшись домой, мы занимались упаковкой наших вещей.

Перед самым отъездом с острова гофмаршал и губернатор вступили в переписку друг с другом в самых резких выражениях и вызвали друг друга на дуэль. Адмирал Ламберт предложил свои услуги для урегулирования ссоры. Его посредничество было принято и разногласие улажено к удовлетворению обеих сторон.

26 мая губернатор сообщил нам, что мы отправимся в плавание в полдень следующего дня. Весь день мы потратили на то, чтобы на повозках перевезти наш багаж на борт корабля. Эта активная деятельность была омрачена глубокой печалью: мы оставляли императора одного, и горечь от этой грустной мысли мешала нам радоваться предстоящему воссоединению с нашими семьями и с нашей родиной.

В день отплытия я пришел на могилу императора. Преклонив колени, я затем встал, дав полную волю слезам. В последний раз я поцеловал холодный камень, который скрывал от меня все, что было для меня таким великим и тем не менее таким жестоко несчастным. Я сорвал один цветок анютиных глазок и положил его в свой бумажник. Я бросил последний взгляд, вскочил на коня и поехал в город. Я узнал, что гофмаршал, его семья и граф де Монтолон отправились в «Колониальный дом» по приглашению губернатора. В городе мы ждали часа погрузки на борт корабля, которая была назначена на 4 часа дня.

Корабль был неудобен для перевозки пассажиров и находился в чрезвычайном беспорядке: он использовался для перевозки товаров, был построен грубо, без намека на элегантность. Мне была предоставлена маленькая каюта, в которой мне удалось кое-как устроиться, и я не мог жаловаться на мою судьбу, поскольку другие были в гораздо худшем положении. Стоял прекрасный день, и вечером 27 мая мы подняли якорь. Я встал с койки, на которой лежал с головной болью, чтобы в последний раз попрощаться с островом Святой Елены. Я хотел заверить моего благодетеля, что хотя я и оставляю остров, но мои мысли будут с ним каждый день. Всю ночь на корабле стоял адский шум, так как укреплялись упаковочные клети, которыми были завалены палуба и складские помещения. Корабль взял на борт двести солдат, некоторые из них были с женами и детьми. В первую ночь все устраивались как попало, но затем смогли обрести свой угол, и палуба была очищена от пассажиров, чтобы можно было маневрировать парусами и освободить место для прогулок.

Когда мы проплыли мимо острова Асеньсон и пересекли экватор, то почувствовали легкий, ободряющий бриз; до этого воздух был очень душным и таким же плотным, как и обстановка, в которой мы находились на корабле. Время от времени корабль обрызгивали уксусом, так как несколько человек заболели дизентерией, но были приняты меры для лечения больных, и в пути мы потеряли только одну мать и ее ребенка. Эта женщина взошла на борт корабля буквально накануне родов; через несколько дней после нашего отплытия из Джеймстауна у нее начались родовые схватки и она родила мальчика. У нее уже был один ребенок, и вы можете представить себе положение бедной женщины, поскольку у нее были очень тяжелые родовые схватки. Графиня Бертран, столь же добрая, сколь и отзывчивая, заявила этой женщине, что будет отдавать ей молоко, которое графиня получала ежедневно для своего кофе. Графиня также посылала ей белье, в котором та так нуждалась. Через три недели ребенок умер, и вскоре мать также последовала за ним: море должно было приютить их вместе. Перед смертью женщина попросила положить ее в гроб, а не в мешок, как это принято в море. В день похоронной процедуры прозвучал колокол, как это обычно делается в деревне. Все вышли на палубу, где стоял гроб, прикрытый флагом. Капитан начал читать молитвы, и все люди, присутствовавшие при церемонии, сняли шляпы, после чего гроб был спущен в море. Он погрузился на глубину, но вскоре неожиданно вплыл, причем открытый! Для того чтобы затопить его, было решено сбросить пушечное ядро, но никто не думал, что, брошенное с высоты леера в море, пушечное ядро своей тяжестью пробьет насквозь дно гроба.

Через несколько дней на нашем корабле произошел другой несчастный случай: полковой сапожник, опираясь на перила, заснул и свалился за борт корабля. Поскольку ветер дул сильно, то мы вскоре оказались вдалеке от упавшего за борт человека. Корабль немедленно повернул обратно, и на воду была спущена шлюпка. К счастью, этот человек очень хорошо плавал, и его удалось спасти; капитан распорядился выдать ему горячего вина. Во время плавания мы выловили несколько дельфинов различных размеров, заменивших нам мясо, которого стало недоставать. В те дни не было консервированной пищи на бортах кораблей. Питьевая вода на корабле была чрезвычайно плохой; графиня Бертран захватила с собой большое количество пресной воды и была столь добра ко мне, что делилась со мной водой, а также и портером. Графиня серьезно заболела перед тем, как нас настиг сильнейший шторм в Бискайском заливе. Небо покрылось черными тучами, ветер подул со страшной силой, и море стало таким бурным, что единственным горизонтом для нас была огромная волна, которая приподнимала корабль, а затем бросала его в пучину. Шторм застал нас врасплох; упаковочные клети, которые не были закреплены, летали во всех направлениях, и так продолжалось всю ночь. Я лишился констанского вина, которое вез обратно с острова, но более всего меня огорчило то, что фужер, которым пользовался император во время болезни, разбился в моем дорожном сундуке, а ветки, срезанные с ивы, погибли, пропитавшись морской водой.