Наполеон Бонапарт: между историей и легендой - [37]
Наполеон больше, чем кто-либо другой, присутствует в географии Франции и особенно в географии Парижа. Бульвары носят имена маршалов Наполеона, улица Риволи, Лувр, Версаль, Парламент, Отель Инвалидов - какие монументы и исторические места этого самого красивого города мира не испытывают влияние Наполеона? Названия станций метро тоже показательны: Ваграм, Йена, Аустерлиц, Кампо-Формио, Пирамиды...
Наполеон - объект фильмов, выставок, конференций, статей в научных и глянцевых журналах, изданий для специалистов и широкой публики. Память о нем поддерживается специальными организациями: это университетские структуры, такие как Институт Наполеона, частные институты, такие как Фонд Наполеона.
Почему имя Наполеона так популярно в современном мире? По мнению Э. Керна, память о Наполеоне представляет собой парадокс: сегодня она больше интернациональная, чем национальная. В Париже, этом городе-маяке, многочисленных иностранных туристов привлекает не только Эйфелева башня и Нотр-Дам; многие из них стремятся посетить и Собор Инвалидов, чтобы увидеть могилу Наполеона. Наследники Европы, которую стремился завоевать Наполеон, приходят к месту погребения этого «великого человека»>328>.
По словам С. Хазарисингха, для многих французских историков и политических деятелей Наполеон остается «французской страстью». Как полагает историк, Наполеон всегда будет в центре полемики, поскольку чем больше о нем узнаешь, тем больше понимаешь, что это неисчерпаемый персонаж>329>. Но это не единственная причина, объясняющая его популярность.
Во-первых, он сам создал свою легенду, и эта легенда стала жить своей жизнью, вошла в плоть и кровь нации. При этом, как пишет Эмиль Керн, «изнанка» наполеоновской эпопеи - кровавые войны, диктатура, убийства в Яффе, - все это отступает на второй план, будто забывается>551. По словам историка, Наполеон очаровывает не потому, что он великий «обычный» человек, а потому, что он сам создал сценарий своего появления как героя, полубога, предмета культа. Независимо от того, любят его или ненавидят, сила его мифа подавляет. Наполеон этого хотел, он сам творил свой миф, он навязал его современникам еще при своей жизни, обогащая его еще больше уже после своей смерти. Король Италии, император французов, Бог войны - Наполеон сам конструировал свой имидж>552.
Отсюда и вечные споры вокруг Наполеона. Он создает полемику, дебаты. Споры идут о том, кто он, наследник Революции или ее могильщик, деспот или реформатор, великий капитан или «кровавый ячмень», герой или диктатор, виновный в закате Франции, ответственный за поражение при Седане, работорговец. И тех, и других немало. Наконец, вечная полемика вокруг причин смерти Наполеона регулярно воспроизводится в СМИ. Его жизнь восстановлена буквально >330>>331 по дням; его переписка опубликована, источники многочисленны. Соответственно, историкам известно все о Наполеоне, но они до сих пор пытаются его понять.
В 1819 г. в Англии появилась брошюра Ричарда Уатли (Richard Whately) «Исторические сомнения относительно Наполеона Бонапарта». Автор задается вопросом: можно ли доказать существование Наполеона? Сомнения относительно его существования являются сюжетом другой брошюры, появившейся в 1836 г. под названием «Как будто Наполеона никогда не существовало». Автор - Жан-Батист Пэрэ, библиотекарь города Ажен, доказывает, что Наполеон в действительности был солнечным мифом. «Наполеон Бонапарт, о котором столько всего написано, вовсе не существовал. Это только аллегорический персонаж, персонифицированное солнце». Какие доказательства приводит автор? У поэтов солнце именовалось Аполлоном, имя которого напоминает имя «Наполеон». Мать Аполлона - Лето. У римлян - Латоне, Летиция>332>.
К. Модюи отмечает, что в какой-то степени это так, ведь реальный Наполеон скрыт огромным пластом мифологии, он превратился в легенду и неотделим от нее. Наполеон еще при жизни сам создавал свою легенду, и о нем говорили как о легенде>333>.
Этой же позиции придерживается и Э. Керн. По его мнению, Наполеон, в отличие от других великих исторических персонажей, живет в рамках мифа, наложившегося на историческую память. Он создал свою собственную судьбу, одевая ее в различные одежды. Если Людовик XVI представляется французам, по мнению Керна, исключительно в костюме мученика, то Наполеон многолик: вот он в самой гуще сражения, вот он покоряет Альпы, вот он в заснеженных равнинах России, вот он у египетских пирамид под палящим солнцем или позирует в костюме святого. Наполеон, по словам Керна, воспринимается как военный лидер, не непобедимый, но гениальный; глава государства, не идеальный, но переполненный энергией>334>.
Особенно Керна поражает тот факт, что Наполеон, завоевавший большую часть Европы, продолжает очаровывать не только французов, но и иностранцев. По его словам, «немцы, итальянцы, поляки, или, что еще более удивительно, русские и англичане, европейцы в целом, - все они остаются во власти чар Наполеона, который их подчиняет, завораживает, причем даже больше, чем французов»>356. По мнению Керна, огромная Россия сохраняет прочную связь с наполеоновской памятью. Он отмечает сложные отношения между Наполеоном и Александром; говорит о влиянии Войны 1812 года на менталитет русского народа, об огромных разрушениях, которым подверглась территория России вследствие французского нашествия, о разорении целых городов, в том числе сожжении Москвы. При этом в России, как пишет Керн, много музеев не Наполеона, но Отечественной войны 1812 г. По словам Керна, современные русские - самые восторженные почитатели Наполеона и самые страстные коллекционеры всего, связанного с его именем
Россия в годы царствования императора Николая I (1825–1855) и Франция в эпоху правления конституционного короля Луи-Филиппа Орлеанского (1830–1848). Это был период резкого ограничения контактов, что было вызвано негативным отношением российского самодержца к режиму, рожденному революцией. Однако, несмотря на жесткое, порой на грани конфронтации, противостояние, между нашими странами происходило и постоянное взаимодействие. Это был первый опыт сложных и противоречивых отношений между российским самодержавием и французским либерализмом. Отношения между странами – это отношения между народами.
Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787–1874) является одной из ключевых фигур политической жизни Франции эпохи Реставрации (1814–1830) и Июльской монархии (1830–1848). Он был первооткрывателем в различных областях научного знания, таких как педагогика, конституционное право, история и социология. Как и многие из его современников, Гизо сделал две карьеры одновременно: политическую и научную, но неудача первой затмила блеск второй. После Революции 1848 г. в забвении оказался не только политолог эпохи Реставрации, но и крупный специалист по истории Франции и Великобритании.
Монография посвящена проблеме самоидентификации русской интеллигенции, рассмотренной в историко-философском и историко-культурном срезах. Логически текст состоит из двух частей. В первой рассмотрено становление интеллигенции, начиная с XVIII века и по сегодняшний день, дана проблематизация важнейших тем и идей; вторая раскрывает своеобразную интеллектуальную, духовную, жизненную оппозицию Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого по отношению к истории, статусу и судьбе русской интеллигенции. Оба писателя, будучи людьми диаметрально противоположных мировоззренческих взглядов, оказались “versus” интеллигентских приемов мышления, идеологии, базовых ценностей и моделей поведения.
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Настоящая книга представляет собой интереснейший обзор развития инженерного искусства в истории западной цивилизации от истоков до двадцатого века. Авторы делают акцент на достижения, которые, по их мнению, являются наиболее важными и оказали наибольшее влияние на развитие человеческой цивилизации, приводя великолепные примеры шедевров творческой инженерной мысли. Это висячие сады Вавилона; строительство египетских пирамид и храмов; хитроумные механизмы Архимеда; сложнейшие конструкции трубопроводов и мостов; тоннелей, проложенных в горах и прорытых под водой; каналов; пароходов; локомотивов – словом, все то, что требует обширных технических знаний, опыта и смелости.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.
Что значат для демократии добровольные общественные объединения? Этот вопрос стал предметом оживленных дискуссий после краха государственного социализма и постепенного отказа от западной модели государства всеобщего благосостояния, – дискуссий, сфокусированных вокруг понятия «гражданское общество». Ответ может дать обращение к прошлому, а именно – к «золотому веку» общественных объединений между Просвещением и Первой мировой войной. Политические теоретики от Алексиса де Токвиля до Макса Вебера, равно как и не столь известные практики от Бостона до Санкт-Петербурга, полагали, что общество без добровольных объединений неминуемо скатится к деспотизму.