Напасть - [23]
-Она ставит себя выше гызылбашских военачальников...
-Заодно с нею - и мать...
-И таджики...
-И персы...
-Мирза Салман и иже с ним...
-Вы и на меня точите зубы...
-Мой шах! Ты слышишь какую напраслину возводит на нас малейка?!
Шахбану не сдавалась:
--Ваш умысел ясен. Хотите свергнуть шахиншаха. И посадить на престол угодного вам человека.
-Не верь, мой шах! Мы присягали тебе и покуда волей и милостью Аллаха ты правишь страной - мы будем верны тебе.
-Грош цена! - вашим уверениям, - выпалила шахбану. - Как только выйдете за ворота дворца - так и клятвам конец. Насквозь вас вижу!
"У них своя правда, - думал шах. Мехти-Улия перегибает палку. Но, видит Аллах, у меня нет повода усомниться в ее благих намерениях... в ревностной заботе о троне... о династии..."
-Сколько можно мстить? - возмущались эмиры. - Перебила всех кровников. Мало ей. В каждом из гызылбашских предводителей ей мерещится враг. Прости мой властелин, но если ты хочешь мира и согласия в державе, не позволяй шахбану вмешиваться в державные дела.
-Отстранить!
-Пусть знает свое место.
Благочестивый Мохаммед Худабенда не хотел прилюдно признавать вину супруги, происходившей из рода сеидов. Но был вынужден заверить эмиров:
-Господа! Обещаю - впредь мать моих детей не даст вам повода для огорчений и неудовольствия... Я позабочусь о том, чтобы она преступала меру своих полномочий... Это относится и к ее матери...
Обтекаемые слова шаха были встречены сдержанно.
"Так мы и поверили..."
"Лапшу на уши вешает..."
"Что ж, как веревочке ни виться..."
Малейка прошептала так, чтоб слышал только шах: "Не дождетесь! До гробовой доски..."
Но сидевший неподалеку от трона Мусеиб-хан тоже услышал ее.
Они откланялись и покинули дворец.
Мусеиб-хан по пути сказал товарищам:
-Вы правы. Она сама вынесла себе приговор.
Придворные молча провожали их взглядом.
Направились прямиком в дом хана. Подали чай, кофе, кальяны. Гости сидели мрачные у правителя дома.
Хозяин велел никого не впускать и следить, чтоб никто из прислуги не ошивался у дверей.
После принятия всех мер предосторожности приступили к главному разговору.
-и так иного выхода нет. Надо убрать шахбану, - сказал кто-то из эмиров.
-И эту старую каргу...
-Мирзу Салмана...
-Пока не улизнул.
-Кто же возьмется за это дело, господа?
-Пусть каждое племя даст своих людей. А все будут под началом Мусеиб-хана. И Имамгулу-бея...
Среди присутствующих только эти двое доводились шаху близкой родней. Но и они лишились последних иллюзий о честной и справедливой воле двора после вероломного умерщвления безвинных гызылбашских эмиров вопреки поручительству аксакалов и обещанию шахбану.
Мусеиб-хан, раньше не соглашавшийся с такой крайней и жестокой мерой, теперь думал иначе...
Имамгулу-бей из Мосула - также...
Определили и других людей для исполнения зловещей расправы: Садреддина Сефеви, Гасанали-бея Зульгадара, предусмотрели и отряды конных нукеров на случай вооруженного столкновения, - от каждого племени, чтобы замышленное убийство не оставило никому из них, говоря современным языком, шансов на алиби при неблагоприятном стечении обстоятельств.
Старейшины из рода гаджаров, Годжа-бей из рода сефевидов согласились с решением меджлиса.
Это было 26 июня 1579 года. (Исторические источники, правда, называют разные даты.)
Ранним утром к дворцовой площади стали съезжаться вооруженные отряды. Движение началось чуть погодя после утреннего намаза. Дворец был, можно сказать, окружен. Когда появились предводители мятежа (как же иначе назвать происходившее), все почтительно расступились, давая дорогу. Никто, кроме пятерых зачинщиков и руководителей отрядов, не знал, что замышляется. Проболтайся кто-нибудь из заговорщиков - наверняка доносчики шахбану тут же оповестили бы ее. Но пока, кажется, Хейранисабейим, при всей ее бдительности, не подозревала, какая каша заваривается.
Собравшийся на площадь народ полагал, что именитые предводители общин просто явились на прием к шаху. Тем более, двое из них являлись близкими родичами государя. Можно было бы допустить, что пришли сватать сестру шах Фатиму Солтан-бейим.
-Нет, голубчик, не похожи они на сватов...
-А что, у сватов рога растут, что ли...
-Говорят, что Фатиму другой падишах желает сватать сыну...
-Ну, не к ней, так к другой. Машаллах, плодовиты они... И девиц полно, и сыновей хватает.
-Да уж, горазды насчет продолжения потомства...
-А что им остается еще делать?
-Их петух не клевал. Дом - полная чаша...
-Чего тут гадать? Потерпите, нукер объявит народу, что к чему.
-Эх, была бы свадьба... Тогда бы хоть несколько бедолаг помиловали и на волю отпустили...
-А что, и у тебя упекли кого-то?
-Ох, мил-человек... Брата моего взяли... С тех пор и след простыл. Одни говорят, в крепость заточили, другие...
-Да помолчите вы! Дайте поглядеть, что творится.
Предводители вошли во дворец, честь по чести встреченные министром двора, который хотел было препроводить их в приемные покои шаха, но когда Мусеиб-хан и его люди устремились в другую сторону, "эшик-агасы" и смотритель гарема (то бишь, "женского отделения") заподозрили неладное и попытались преградить им путь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.