Напасть - [21]

-Чем занимается?

-Читает... Кажется, Коран. Я толком не разбираюсь...

-Балда! Коран не можешь от других книг отличить...

-Простите, ханум. Ваша дочь не позволяет прикасаться к книгам. Говорит, повредишь... Да я лучше ослепну, чем...

-Ладно, не болтай. Позови ее.

-Сию минуту.

Аиша не знала, с чего начать трудный разговор. С тех пор, как погиб шахзаде, у дочери глаза не просыхали. Мать не могла корить, виноватить ее. "Что тут поделаешь? Все тюркские девушки такие... Подумаешь, - охота... Мы ведь и в походы ходили с мужьями, лелеяли-кормили дитя в седле...Сызмала мы приучались ездить верхом... Как все, так и моя... Откуда ж молва худая пошла? Кому наш род не угодил? Эх, на всякий роток не накинешь платок..."

Дочь вошла. Заныло материнское сердце: глаза опухшие, ресницы слипшиеся... щеки поблекшие. "Аллах, помилуй..." Как сообщить ей о воле отца? Мать онемела перед этим изваянием скорби.

Дочь подошла, и вдруг, порывисто припав к материнским коленьям, дала волю слезам.

Похоже, она знала о решении родителей. Кто-то из служанок, видно, посвятил ее.

Она сердцем чувствовала настроение родителей. Знала, что им пришлось пережить, каково было отцу там, во дворце.

Тогда вернулся сам не свой, сел на коня, умчался куда глаза глядят, чтобы остудить свой гнев, но еще пуще растравил себя. Потом, едва переступив порог, накинулся на дочь, и мать с няней не могли разжать отцовскую руку, таскавшую бедную девушку за волосы... Благо, еще за кинжал не ухватился.

Несколько дней Эсьма пролежала в постели - в синяках и ссадинах.

Отец переживал. Может, и жалел. Но выдерживал характер. Аиша же боялась даже заикнуться о дочери.

-Скажи этой бедолаге, что я коня ее спровадил в табун. Впредь пусть не вздумает садиться в седло. Пусть выкинет из головы всякую мысль об охоте, говорил отец. - Пока кто-нибудь не станет ее законным господином - пусть не смеет показываться на миру, на пиру.

Однажды он снова начал:

-Скажи ей - не видать ей света белого до гробовой доски!

-Ай киши, побойся Аллаха! - не выдержала Аиша. Ты не Аллах, не Создатель. Всевышний сотворил ее, ему и знать, когда призвать к себе... Виновата ли она, горемычная, что вы эмиры, готовы друг у друга кровь испить... Власти жаждете, власти! А Шахбану воспользовалась предлогом, чтобы вас лбами столкнуть. Она же терпеть всех вас не может. Ни шамлинцев, ни устаджлинцев, ни рода гаджаров, ни рода баятцев. Даром что тюрчанка пригрела инородцев и вершит дела.

Деде-Будаг знал это все не хуже жены. Что против правды скажешь? Был он человек правдивый, да век был неправедный. (Если читатель слышал про такие времена, мой поклон живших в них).

Мать продолжала:

-Ну, наказал, ну, покарал бедолагу, хватит. Ты ведь отец. Не враг же собственной дочери! Не Азраил!

-Азраила на нее и не хватает...

-Думаешь, тогда все образуется? Будет тишь до гладь до божья благодать? Нет же? Шахбану со свету сживет всех суннитов. То-то шииты разгуляются!..

Деде-Будаг, чувствуя отрезвляющий резон в словах жены, не спорил, отмалчивался и прекращал разговор.

Теперь это долгое мучительное противостояние ожесточившемуся, вероломно униженному мужу, вынужденное согласие с его волей и выбором жениха и, с другой стороны, жалость и сострадание к любимой дочери, тающей на глазах, теряющей свою молодую красу, разрывали материнское сердце.

Мать ласково гладила трясущиеся девичьи плечи, спутавшиеся космы пышных волос. Волшебные, целительные материнские руки!.. Понемногу всхлипы стали затихать.

Дочь повернула голову, покоившуюся у матери на коленях, попыталась улыбнуться:

-Я тебе всю юбку прослезила...

-Да шут с ней, с юбкой... Было бы у тебя все ладно... хорошо...

-Куда уж лучше... Отец коня отнял у меня, велел сиднем сидеть, ни с кем не знаться... Что зазорного я совершила? Ведь и сама шахбану ездит верхом, и за меч берется, и в походы ходит... Шахиншаха на поле брани и не видать, а она...

-Знаю... То-то и пошли слухи о ее шашнях с молодым Гиреем... Но ты не равняй себя с шахбану. Ты дочь обыкновенного эмира. Тем, кто судачил о шахбану, быстро заткнули рты...

Помолчали... Видя, что дочь чуть успокоилась. Аиша-ханум решилась сказать самое главное:

-Доченька... сороковины уже прошли. Пора подумать о своем будущем... Семью Садая Солтана ты знаешь... Нам кажется, что сын его был бы...

-Что? Что еще вы надумали? - Дочь взвилась, как ужаленная.

-Ты выслушай... Отец считает...

-А меня вы спросили?..

-Отец дал слово Садаю Солтану, что ...

-Как такое могло вам придти в голову! Пока Гамза был жив - я принадлежала ему! Умру - земля сырая возьмет меня. Не доводите меня, чтоб руки на себя наложила! Как здесь мне ад, так и там - в аду буду. Этого вы хотите?

-Доченька... умоляю... не перечь воле отца... Не согласишься - опять злые языки пустят слух, мол, видно, был порок какой за ней, если уж сватам такого славного рода отказала. Ну, чем плох сын Садая Солтана? Достойны человек из достойной семьи. И тебе у них заживется легче... Избавишься от отцовских упреков, от досужей молвы...

-Упреки, молва! Что ж... Воля ваша... Но знайте - не войду я невестой в их дом. Не войду! Ни в чей дом!..