Напасть - [12]
Что касается стихов Имадеддина Насими, казненного в Халебе, их приходилось читать в тайне. В среде правоверных многие считали ширванского поэта-хуруфита "еретиком", иные шииты говорили, что он похуже суннитов, что он посягнул на устои ислама и дерзнул провозгласить "ан-аль-хагг", то есть равнять себя со Всевышним...
Как он добрался до лагеря румлинцев - путь изрядный, ночь, враг неподалеку, - не помнил.
-Ты ли предо мной, душа,
или все приснилось мне?
Она отозвалась:
-Или, снизойдя с небес,
вдруг луна явилась мне...1
-Аферин!..2 Давно ждешь меня?
-Вечность...
Руки сплелись с руками.
-Прости... Я не мог придти раньше... С матерью разговор затянулся...
-Я так и поняла. Только мать могла задержать тебя.
-Она говорила о предстоящей битве. Со знанием дела... Куда уж моим воителям до нее.
-И в наших краях молва о ее ратной доблести ходит.
"Кабы и матери моей так хорошо думать о ваших..."
Он ощущал ее близкое теплое дыхание.
Они прошлись по склону, залитому бледным светом луны, не ощущая колдобин и рытвин.
Они не писали стихов, но сейчас их состояние было похоже на вдохновение, и прекрасные устады поэзии, договаривали то, чего они сами не могли выразить словами.
О, свет моих очей,
С тобою встречи жажду.
Кумир души моей,
С тобою встречи жажду! - шептали ее уста строки Насими. Природная девичья застенчивость не позволила бы ей открыто признаться в этой душевной жажде...
И шахзаде испытывал благоговение перед целомудренной девственной чистотой, призывая на помощь златоустов поэзии.
-О, лунный лик, о тонкий стан,
О, неземная красота,
О, нежно-алые уста!
С тобою встречи жажду!..
Услышь такие речи из уст сына, своенравная шахбану не преминула бы выговорить и пожурить его: мол, что ты нашел в этой суннитской смуглянке-замухрышке, какие-такие "неземные" прелести тебе вскружили голову?.. Куда ей до "лунного лика" и прочего?..
Они разговаривали стихами.
-Это чьи слова?
-Шаха Исмаила, прадеда моего.
-Наверно, он и сам был ашиг...
-Еще какой! Говорят, обожал Таджлы-ханум, прабабушку мою...
-И Таджлы-ханум, наверно, была подстать доблестному мужу...
-Да. Всегда следовала за ним - и в походы, и на битвы. Таковы тюркские женщины. Всегда с мужьями-воинами, в обозе, в седле. Случилось, и детей рожали в походных шатрах...
-Бедные!
-Святые!..
-Объясни мне, почему "Хатаи"? Откуда это имя, ты не знаешь?
-Говорят, что он выбрал этот тахаллус1, памятуя об ошибках молодости...
Не видел я сокровищ в мире,
неповторимых столь, как ты,
Не видел среди всех красавиц
столь совершенной красоты.
Она произнесла следующий бейт.
-А ты откуда это знаешь?
-Кто же не знает Хатаи? Твоего и нашего предка.
Они шли рука в руке.
Вдруг на пути их выросла скалистая глыба, то ли принесенная селем, то ли скинутая землетрясением.
Присели на этот валун рядышком. Казалось, этот камень выкатили сюда чьи-то добрые руки - для передышки влюбленной пары.
Они не рассуждали о будущем - смогут ли соединить судьбы, согласится ли неуступчивая и крутая шахбану на их союз. Никого и ничего не существовало в мире, кроме них самих, сидящих рядом под мерцающим звездным небом.
Они хмелели от счастья единения душ. И пили из пиалы любви. Что еще нужно ашигам!
Сколько времени прошло, они не помнили. Гамза Мирза очнулся только тогда, когда увидел в небе над головой изумрудное мерцание утренней звезды; припозднившаяся луна струила слабый серебристый свет.
Скоро рассвет.
Боже!
Ведь румлинцы хватятся ее, кинутся искать; и - конец их тайне. То-то шум поднимется. Шахбану, конечно, уцепится за предлог, чтобы с позором изгнать Эсьму из рядов воинства... Более того, задаст жару румлинским эмирам, военачальникам: "Вот каким начином вы вздумали втереться в доверие к шахиншаху? Облачили красотку в доспехи и с ее помощью решили проторить дорожку ко дворцу... Покиньте войско, суннитское отродье!.. Пусть покарает вас меч Али!.."
Да уж, шахбану выдала бы им такое, что мало не показалось бы. Конечно, случись такое, посрамленные и оскорбленные эмиры, ушли бы, тем самым ослабив гызылбашские полки. Не приведи Аллах, могли бы и переметнуться в стан врагов-суннитов. Ведь и такое бывало.
Шахзаде воочию представил ужас такого поворота событий.
Увлек любимую за руку, поднял с места.
-Скоро заря. Пойдем. Не хочется мне расставаться, но...
В редеющей мгле он проводил ее до походного шатра, настороженно осматриваясь. Никто не заметил их, и он был рад этому. Окрыленный, направился в обратный путь. Вдруг он услышал шорох за спиной, и непроизвольно взялся за рукоятку кинжала. Но услышал рядом шепот явера:
-Это я, мой шахзаде...
-Ты... не спишь? - изумился он. - Что ты тут делаешь?
-Я с вечера беспокоюсь за вас... Как вы вышли из шатра шахбану... Я увидел, куда вы держите путь... и... словом...
-Значит, с тех пор и следишь за мной?
-Но вышли в одиночку... в сторону Гамза Мирза... ненадежного племени...
-Кто тебе позволил? Кто надоумил?
-Никто, шахзаде... Я сам... Этоже мой долг... Всегда беречь... охранять вас... Простите великодушно. Я не мог бы просить вашего соизволения. Ведь вы бы не разрешили. Вот я и предпочел... Простите...
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.