Напасть - [10]

Шрифт
Интервал

"Никак нейдёт из головы у нее..." - подумал шахзаде. И был прав. Он в этом вновь убедится.

На охоте

Тюркская девушка, дочь Деде Будага знала толк в охоте и, бывало, отправлялась и одна пострелять дичь. Прекрасная, как утренняя заря, покорившая сердце молодого шахского сына Эсьма... Правы восточные поэты: "брови - тетива, ресницы - стрелы".

У любви свой старый язык. "Дорогая, ты не ведаешь, как я люблю тебя... как я провожу дни без тебя..."

Накануне ему передали: Эсьма собирается выехать на охоту. Он вызвал к себе брадобрея Рзагулу, чтобы привести себя в надлежащий вид. Пока тот делал приготовления, шахзаде, примостившись на сиденье, покрытом бархатным чехлом, следил за хлопотами и, пытаясь скрыть охватившую его радость, шутливо пригрозил цирюльнику:

-Смотри, Рзагулу, поцарапаешь лицо - шею сверну.

Тот осклабился:

-Что ты, свет очей моих! Как я могу, зная, куда ты отправляешься, такое допустить?! Клянусь, если оплошаю - сам себя бритвой чиркну! Я-то знаю, куда господин мой собрался... - хихикнул брадобрей.

-Да ну?

-Эх, шахзаде... В этом доме от брадобрея ничего не укроется. Луноликая, ангелоподобная ждет-не дождется тебя...

-Цыц! Держи язык за зубами!

-Слушаюсь!

Наутро чуть свет порученец на цыпочках вошел в покои шахзаде. Крадучись, чтобы никого из прислуги не разбудить, приблизился к ложу шахзаде и шепотом позвал:

-Шахзаде!.. Пора!..

Гамза Мирза сразу открыл глаза, вроде, и не спал.

... Он выехал верхом, вдыхая рассветную свежесть и горяча норовистого коня. Шахзаде не подозревал, что за ним, на почтительном расстоянии, устремился верный явер1, несмотря на запрет. Оба они хорошо знали угодья, где охотилась дочь румлинского эмира.

Шахзаде повел коня шагом, осматривая округу и напевая газель Физули:

Столь прекрасен стан

любимой, стройной, будто кипарис.

Кто увидит - восхитится

оперением ресниц.

Вокруг ни души. Но сердце шахзаде переполняла такая упоительная радость, что весь мир, предстающий взору, одушевлялся незримым образом любимой; нежно рдеющая полоска зари напоминала ее щеки, рассеивающаяся мгла - ее волосы, и в щебете проснувшийся птиц чудился певучий струящийся голос...

Звуки пробуждающейся степи лились чарующей песней. Эта мелодия пробуждения природы, это дуновение утреннего ветра ласкает и слух любимой, - думал он. Ветер, степь, горы, солнце и звезды - сообщники нашей любви.

Видя лик ее, всевышний солнца не сведет с луной,

Раздробив на золотинки, пыль развеет над землей...1

Степь дышала жизнью, сладостно-томительным предчувствием.

Вдруг вдалеке он увидел всадницу, направлявшуюся в горы. В ослепительных лугах восходящего солнца она казалась видением. Гамза Мирза узнал бы ее не только залитую сиянием зари, но даже в зыбком мерцании звезды. Угадал бы сердцем... Эсьма!.. Немилая его матери, но обожаемая им. И причем тут Эсьма, в незапамятные времена отравившая имама! Причем ее происхождение, ее род и племя, бессмысленная вражда таригатов! "Забудь ее..." - твердила мать. За сына ответил поэт:

Будь волен разум,

что бы стоило любовь

отринуть?

Отринув разом,

вольным взором мир

окинуть?..

Вдруг у него захолонуло сердце: он заметил всадника, едущего позади и направлявшегося в сторону Эсьмы. Сперва он принял "преследователя" за явера, без спросу взявшегося сопровождать его. Но нет! Этот конник был другим человеком. Явер не стал бы обнаруживать себя, предпочел бы держаться подальше, незаметно, чтобы не чинить помех...

А этот всадник ехал безо всякой опаски, никого и ничего не остерегаясь, держался в седле как человек, уверенный в себе и знающий цель.

В душу шахзаде закралось ревнивое подозрение. Не ведет ли она двойную игру, обольщая его и обнадеживая другого... своего соплеменника? Но он отбросил эту унизительную, жалящую мысль. Такого не может быть. Впрочем... почему же нет? Или она, предпочтя ему другого, боится признаться в этом?.. Дьявол пытался посеять смуту в его душу. Перед его взором всплыло ее излучающее нежность и ласку лицо, и почудился дрожащий от обиды голос: "Как ты мог? Усомниться во мне? Заподозрить?" "Нет, любимая, нет". Но кто же этот нежданный негаданный человек? Может, разлучник, наёмный слуга, решивший помешать нашей встрече? Кто подослал его?

Всадник догнал Эсьму. Что-то сказал ей. Шахзаде увидел, как она замахнулась плёткой. Она явно рассердилась.

Раздумывать было некогда. Шахзаде стегнул коня, поскакал вперед... И... очутился возле всадника на расстоянии вытянутой руки. Он еще на скаку успел выхватить кинжал.

-Кто он, Эсьма?

-Незнакомый мне подлец...

-Молчи! - зарычал незнакомец. - Шахзаде можно, а нам - нет?..

Кинжал Гамза Мирзы, взметнувшийся раньше плетки, вонзился в плечо незнакомцу, и тот, припав к гриве коня, поспешил ретироваться, еще, наверно, боль не проняла его.

Шахзаде спешился; Эсьма упала в его простертые объятия. На миг они забыли о злокозненном человеке, короткой стычке. Ее глаза пылали. Он был опьянен этим неожиданным объятьем как даром судьбы, и пение птиц, запах травы, сияние взошедшего солнца - все слилось в упоительный восторг. Он не мог произнести ни слова, завороженно глядя в распахнутые, пламенеющие глаза...


Еще от автора Азиза Мамед кызы Джафарзаде
Баку 1501

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звучит повсюду голос мой

Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.