Напасть - [8]
Мать и сын
С недавней поры Хейраниса-бейим открылась новость, вселившая тревогу и смуту в ее материнское сердце. Ее сын Гамза Мирза влюбился в младшую дочь Деде Будага, предводителя румийской общины. Дочь звали Эсьма-ханум. Юноша ходил сам не свой, прямо-таки сохнул по ней. А девица была другим не чета. По слухам, она тягалась на равных с игитами, и в седле, и в стрельбе из лука, - косулю на скаку подстрелит, не промахнется, и мечом владела, словом, ни дать, ни взять, амазонка. Другие сообщали об иных достоинствах и добродетелях. Мол, она мечтательная, поэтическая натура, светлая голова, знает назубок стихи Насими из Ширвана, убиенного в Халебе, Шаха Исмаила Хатаи и газели волшебника слова из рода Баят, нынешнего смиренного служителя святилища Имама Гусейна - Мохаммеда, подписывающего свои стихи псевдонимом "Физули"... И сама она - воплощение волшебной красоты, воспетой великими устадами Востока.
Чем больше восторженных отзывов слышала шахбану, тем большая тревога охватывала ее душу, и она вольно или невольно проникалась заочной ревнивой неприязнью к прелестной румийке, смутившей покой ее любимого сына.
Хотя Мехти-Улия больше подходило сравнение с коршуном, но теперь она скорее напоминала наседку, готовую заклевать некую хищницу, посягающую на ее цыпленка... Она не знала, что противопоставить этой стихии, этому наваждению. Здесь было не то, что с неугодными эмирами, которых убрать с дороги - раз плюнуть...
Она не хотела бы неосторожным вмешательством нанести обиду сыну. Думала, как бы его образумить, уговорить, побудить отрешиться от этой любви. Или... может, попытаться отдалить девушку, но так, чтобы Гамза Мирза не прознал, не почувствовал, что здесь мать руку приложила. А это было невозможно в дворцовой среде. Кому бы она ни доверила подобное дело - рано или поздно тайна раскроется, проболтается сам пособник или пронюхает кто-то из недоброхотов, желающих насолить ей, поссорить с сыном и воспользоваться его доверием в будущей закулисной борьбе за власть...
Потому, прежде чем вызвать и переговорить с отцом девушки, Деде-Будагом, решила сперва побеседовать с сыном. Она уже узнала мнение шаха: набожный Мохаммед Худабенда, истый шиит, конечно, был против того, чтобы приводить в дом невестку из суннитов, родниться с ними. Ибо потом сунниты начнут встревать в дворцовую жизнь. Мохаммед считал себя обязанным следовать дедовской стезей.
И вот мать и сын сидят наедине. Шахбану ласково поглаживает его по плечу; сын давно уж не видел таких памятных сызмала нежностей со стороны матери. Растроганный лаской, он совсем по-детски приложился головой к ее коленям.
Мехти-Улия заранее знала, какие слова скажет сыну.
-Сынок мой, что ты ластишься к матери, как дитя?.. Машаллах, ты уже взрослый мужчина, богатырь... силен, как лев, храбр, как волк... И стрелок - хоть куда, и десница крута, как поднимешь ты меч - так и головы с плеч... Удалая краса, супостатом - гроза... Скольких добрых коней загонял-доконал? Скольких нежных косуль на шампур нанизал? Скольких славных красунь сна-покоя лишал?..
-Ах, мать... ты прямо как плакальщицы... запела...
-Типун тебе на язык! Причем тут плакальщицы?.. Упаси Аллах!
-Я видел в селах, как отпевают покойников... причитают, восхваляют... будто собираются на престол посадить...
-Откуда такое взбрело тебе на ум? Я-то на радостях, а ты...
Сын расхохотался и, запрокинув голову, лукаво взглянул на мать, теребя обозначившиеся усики.
-На радостях, говоришь? Кого-то присмотрела для меня?
-Ох... лишь бы тебе приглянулась и по сердцу пришлась... А невестушек - хоть отбавляй. Мало ли красавиц среди нашей родни, в нашей столице. Кого ни покажи пальцем, кому ни кинь с крыши яблочко, - с готовностью выдадут за тебя. А будут артачиться - шкуру сдеру, уломаю.
-И все-таки... уточни...
-Что именно?
-Кому же, какому роду-племени ты бы отдала предпочтение?
-Мало ли знатных, достойных, именитых семей. Взять хотя бы Мазандаран.
Шахзаде расхохотался.
-Или ты взяла на прицел какую-нибудь из внучатых племянниц?
Рассмеялась и мать.
-Да нет же! Все они повыходили замуж. Разве ж дали бы засидеться?! Одна другой краше. На руках бы таких носить. Все на подбор - зернышки гранатовые сладкие.
Сын посерьезнел.
-Мать, а ты видела дочь румийца Деде Будага?
-Этого... суннита, что ли?
Гамза Мирза пропустил слово "суннит" мимо ушей, ластясь к матери:
-Да... зовут ее Эсьма. Вот сноха, о которой ты могла бы только мечтать. Из тех, кто, пока муж проснется, уже на ногах, пока муж коня оседлает - уже в седле, пока врага настигнет - она уже ему голову снесет... Подстать тебе...
-Упаси Аллах... Эсьма... Это же отравительница имама Гасана...
-Да что ты, мать! Опомнись! То было сотни лет тому назад. Эта же вчерашнее дитя...
-Имя дается неспроста. Каково имя - таков и нрав.
-Но, мать... Ее имя в самом святом Коране.
-Что? Не может быть! Имя отравительницы внука пророка? В Коране?
-Эх, мать. Когда писался Коран, даже деда нашей Эсьмы не было на свете. Но это имя действительно запечатлено в священном писании...
Матери было невдомек, что сын все это присочиняет, чтобы лишить ее неубедительного и смехотворного довода, исходящего из кастовых и религиозных пристрастий.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот роман посвящен жизни и деятельности выдающегося азербайджанского поэта, демократа и просветителя XIX века Сеида Азима Ширвани. Поэт и время, поэт и народ, поэт и общество - вот те узловые моменты, которыми определяется проблематика романа. Говоря о судьбе поэта, А. Джафарзаде воспроизводит социальную и духовную жизнь эпохи, рисует картины народной жизни, показывает пробуждение народного самосознания, тягу простых людей к знаниям, к справедливости, к общению и дружбе с народами других стран.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.