Напасть - [14]

... Сидя в походном шатре, шахбану погрузилась в думы. Она знала, что гызылбашских полководцев тяготит и задевает за живое подчинение "слабому полу" в ее лице. Знала, что честолюбивые эмиры ряда племен и общин питают к ней лютую ненависть, и для них повиновение приказам женщины пуще неволи. Шахбану не так-то просто было их укротить. Попадись она в руки ненавистников, таких, как Мохаммед-хан Устаджлу, Мохрдар Шахрур-хан, Имамгулу-хан Гаджар и иже с ними, - пощады не ждать было. Удавили бы запросто.

Потому за каждым из недругов следил "глаз" - соглядатаи.

Лазутчики накануне донесли, - гиреевские и османские полки, окопавшиеся в полуверсте, собираются на заре внезапно перейти в наступление.

Она надела шлем, поверх кофты - облачилась в кольчугу, сплетенную сообразно ее стати, пристегнула латы, впихнула края бархатных шаровар в голенища сапогов. Затем прикрыла руки от плеч до локтей пластинами-"базубендами", а от локтей до запястий - стальными манжетами-голчагами". Откинула покрывало - "нигаб" - от лица и хлопнула в ладоши. Тут же из-за шторки просунулась голова стражника Мехди.

-Что изволите... моя... - он чуть было не сказал "бейим" и спохватился. - Мой ха... мой шах.

Ее рассмешила эта льстивая оговорка.

Но, пряча улыбку, повелительно сказала:

-Призови ко мне мохрдара!

-Слушаюсь!

-Погоди...

-Простите.

-Оповести тихонько всех эмиров - пусть без шума, соберутся у меня. Если дрыхнут - разбуди. А хмельных - приведи в чувство.

-Повинуюсь... мой шах...

-Не медли. Запомни: без шума!

-Понял. Можно идти?

-Если хоть кто-то пикнет, - головой ответишь. Ступай.

Стражник стрелой вылетел из шатра.

Но тут же убавил прыть, пошел по-кошачьи тихо, напружившись и скукожившись.

Шахбану, довершая свои приготовления, вспомнила давний случай. Тогда тоже был поход, и в шатер к ней вошел невесть откуда взявшийся старый простолюдин. Она от неожиданности растерялась, даже не предложив старику сесть, гадала: может, явился с просьбой помиловать кого-то.

-Что тебе угодно, старик?

-Хочу поговорить с шахбану Хейраниса-бейим...

-О чем же?

-О твоем народе, ханум! Твой гордый город, твое отечество - тюркская страна. Великий Шах Исмаил возвысил тюркский язык на высоту державного. Теперь вы начали чураться им... изгонять из дворца... Ныне места тюркских знатных людей занимают инородцы...

-И что с того? Если они служат верой и правдой трону?..

-Кто сейчас бьется на поле брани, кто проливает свою праведную кровь? Взгляни на мир. Ты ведь мать, Мехти-Улия! Взгляни - те алые пятна в степи не мака, а кровь наших молодых сынов. Те, кто сражается за нас и те, кто идет против нас - тюркского рода - назови их татарами или кем еще. Османцы, пусть и привержены иному таригату - собрать я наши... Великая Порта - не чужая нам страна. Все они - и крымчаки, и османцы - тюркских корней, как и мы. Единая кровь, единый язык... Великие державы мира столкнули нас друг с другом... народ с народом, племя с племенем... И брат восстал на брата... Устаджлы враждует с шамлинцами, - те с текели, текели с баятом, афшар с тюркманом... Но ведь все они - к хребет гызылбашей, плоть от плоти, кровь от крови нашей... Гызылбашские эмиры и молодежь, идущая на смерть под их стягами - цвет нашего рода. Ты мать, ты подарила нам четырех шахзаде... И первый из них Гамза Мирза, чьей доблести хватит на целую дружину. И сыны твои на поле брани... Одумайся, шахбану... Останови братоубийство!..

Она слушала старика с ледяным лицом. "Гызылбаши, гызылбаши... да, мой муж и сыновья мои из этой породы... Но как я могу прикипеть сердцем к ним? Они запятнали свои руки кровью отца моего... и я отомстила им... Но еще не сполна... Пусть грызутся друг с другом. Тогда легче с ними управиться... Меньше станет рвущихся к трону... Пусть перебьют друг друга - эти племена (чуть было не написала: "партии", любезный читатель мой...). Тогда и сынам моим легче будет удержать бразды правления..."

Аксакал - Эрен Баба - с горечью думал: "Сколько холодной злобы... жажды мщения! Каюсь... когда я радел о восшествии на престол твоего благочестивого мужа, не думал, что так все обернется... Грех взял на душу... Каюсь... Страной правит не шах, а ты... Войны ведут не шах, не шахзаде, не эмиры гызылбашей, а ты..."

Шахбану нарушила молчание неожиданной откровенностью:

-Отец мой, в речах твоих есть доля истины... Но пусть эти племена натешатся грызней, распрей, изведут себя. Тогда, может, водворится мир в стране, и люди займутся молитвами. Пусть эти тюркские, как ты говоришь, "собратья", ополчившиеся на нас, османцы, татары и все прочие посягатели убедятся в нашей силе... Те, кто бросил в беде великого шаха Исмаила... Может, в этом залог самостояния державы...

Она помнит, как изменился старик в лице, как сухо промолвил: "Мы говорим на разных языках". И, сдержанно поклонившись, покинул шатер...

... Почему ей вспомнился этот разговор сейчас, в напряженный, решающий час, накануне битвы? Может быть, воспоминание о старике - некий знак, предостереженье?..

Вскоре явился Мирза Салман. Чуть погодя предстали эмиры. Кто одетый наспех, кто полусонный, кто с осоловелым от недавнего кутежа взглядом... Никто не ожидал спешных сборов, потому позволили себе расслабиться.