Намывание островов - [54]

- Зачем ты мне поведал об этом деле? – спросил Копатыч, глядя в кофе.

- Потому, что я вспомнил эту историю про то, как важно работать в команде... – ответил колдун. – Был еще когда-то один художник, смешной человек, который говорил, что он мастер и личность, а все остальные скотины... Говорил он так, пока не изобрели фотографию, что его разорило и он умер в нищете.

- Хорошая история. – промолвил Копатыч, глядя в окно.

В этом доме Копатыч потерял счет времени, что вгоняло его в ужасную депрессию, которая никак не отступала. В своем дневнике он написал: «Вся жизнь потеряла для меня цену! Я не могу более иметь счастье быть тем, кто я есть. Я понимаю, что над нашей страной нависла реакция, которая нас уничтожит. Мне стало противно смотреть на людей, везде мерещатся какие-то уродцы. Теперь я людей презираю, а еще меня злит этот вечный дождь, который никак не стихает... Так мне скучно, что не хочется жить.». После долгих разговоров с жильцами дома, Копатыч рыдал, как и все. Рыдал он от полнейшей несправедливости и безысходности жизни, которая выкинула их, уважаемых ранее людей, сюда, в руины. Жители этого дома боялись из квартала выходить, ибо тех, кто денег не имеет, теперь хватали и сажали в концлагеря. Старого колдуна избил офицер «Золотой гвардии», которая защищала либеральную хунту, а набирали эту гвардию из самых злобных разбойников и маньяков. Колдун всего лишь прошел мимо офицера, а  тот начал его прикладом бить, за то, что ходит слишком близко к начальству, а потом еще и собакой обозвал. Через месяц Копатыч съехал, прихватив с собой портрет Дориана Грея, огромную картину, на которой был изображен безобразный мужчина, похожий на президента Овального. Покидая огромный и мрачный дом, который так и отдавал унынием, которое особенно подогревалось его огромным видом, Копатыч утвердился на одной мысли, которая уже много лет не давала ему покоя: «Все беды человечества идут от работы, ибо работают только рабы, а посему всякая работа – это временное рабство, которое надо искоренить, труд – это же не работа, а производство блага ради получения эстетического удовольствия.» - с такими мыслями Копатыч пошел делать революцию. Пока же он брел по огромным проспектам, над которыми висел душный, жаркий туман, который заковывал весь город, особенно оседая в парках и творя везде ту странную атмосферу, когда предметы видны не совсем хорошо, а дышать тяжело, что создает ощущение какого-то странного сна, а точнее кошмара, ибо на улицах в такую погоду обыкновенно нет никого, что напоминает городок Тихий Холм, про который ходят мрачные легенды, Копатыч сочинил такие стихи:

Всяк человек, с законами согласно,

Лишен от роду вольностей и прав,

И верить в волю было бы напрасно,

Природные законы не поправ.

Не правишь ты своей судьбою,

А обстоятельства блюдут ее,

Никак не можешь справиться с собою,

Поскольку воля – явно не твое!

Ты как корабль, жалкий и убогий,

Несешься в диком шторме суеты,

Детерминизм тобою правит строгий,

Пред ним склоняешь голову и ты.

Детерминизма суд не очень честный,

Лапласа демон правит им в аду,

И приговор выносит он нелестный,

Как я родился, так и пропаду.

Так начинался новый виток жизни нашего героя и всего человечества, по крайней мере, в той стране, где жил наш герой.

Глава 9.

Мелкобуржуазная партия республики Миргород.

Несмотря на очевидные промахи и неудачи, Копатычу удалось таки вступить туда, где открыты все дороги идиотам и демагогам – в мелкобуржуазную партию республики Миргород, что собиралась в одном трактире, который по беспечности властей и сердобольности богов гордо именовал себя рестораном. Там, для питья пива и обсуждения своих мещанских проблем, коих добавил приход хунты к власти, собирались всевозможные мелкие буржуа – лавочники, клерки, мелкие чиновники, правил же всем этим сборищем адвокатишка, что не сумел закончить юридическое училище краткого курса. Наш герой, что совершенно неудивительно, был самым образованным человеком в партии, ибо он был ясновидец, заряжал воду и пиво, колдовал, вызывал духов, пел псалмы, а еще он знал квантовую физику, что быстро привело его к вершинам власти в партии. Вот одна из его речей, в коей он обличает хунту, бросаясь на нее с могучим оружием критики: «Ранее каждый из нас имел изобилие, ибо в стране были социальные гарантии, но, известно, что народы нашей республики устраивают войны цивилизованные, что есть гражданские, без всякого повода и подобное дело у нас не редкость. Так и в тот раз; рассорились олигархи Марк Порций Левит, что был из раввинской фамилии, притом с примесью негуса Абиссинии и китайских купцов, и Альберт Гай Антоник, что был из рода романского и ярый был сторонник свободной любви и вольной жизни. Они рассорились, а в республиках наших отношение к пожарной безопасности дурное и негодное; на улицах стоят бочки с бензином кругом, в домах тротил с напалмом хранятся, проводка электрическая ужасна, дома деревянны, освещение на улицах газовое, а трубы их ржавые, посему при столкновении двух частных армий этих достопочтенных главных буржуа, город сгорел дотла. Но главная ли была то беда, если сразу после этого на государство устремились дикие орды кочевников из степи, что захватили тысячи рабов и уничтожили около полусотни местечек и прочих селений иных народностей, что, тем не менее, не было самым страшным, если бы не падеж скота в горных районах, что, совместно с засухой и набегами на юге и полчищами саранчи в центре страны, привел все государство на край гибели, вызвав восстание нечистой силы и рабов во многих местах. Тогда на наши славные территории вторглись иностранные войска, что заняли даже столицу, но через год восстание горожан их изгнало из города, а позже и из страны, что и привело к борьбе за власть в стране, а позже и победе хунты. Проклятая либеральная хунта, что поклоняется Хайеку, что, как говорят ныне все Чаплины, Карлины и Петросяны, обхаял нашу страну, да пусть будет свергнута диктатура тупого, будто чурбан, юриста Овального батона, что обещал искоренить коррупцию, хотя до войны и воровал лес с лесопилки и спирт с завода, за что и был выдран публично, ибо он с хунтой лишь усилил все худшее в нашей стране, затоптав все лучшее. Долой диктатуру!». Копатыч нападал с критикой не только на батона, но и на всю хунту, притом особенно доставалось жирному, будто жирный свин, Просвиненфюреру, что был министром пропаганды, только похожим не на Геббельса, а на Геринга, ибо на нем также неплохо смотрелись все его ордена, что покрыли и спину, и грудь, и брюхо, и штаны, а также шляпу и ботинки. Был еще такой принц Лимон, противный старый урод, что возглавлял «Золотую гвардию» - сборище головорезов хунты, набранное из крестьян-кулаков, что воевало «За Бога и короля» во время войны, а теперь превратилось в карательную полицию, хватающую всех подряд и вешающую их на столбах в центре города средь бела дня. В стране было три разрешенные партии, что давало немыслимую демократию, а остальные же партии, видимо, за ненадобностью, были запрещены под страхом смерти; первая партия называлась «Против прогресса» - ею управлял сам Овальный; вторая именовалась «Только погром» - ей командовал Просвиненфюрер; третья же партия называлась «Nuts Balls» - и ей управлял принц Лимон. Копатыч управлял мелкобуржуазной партией давно, но он, хотя и придя к выводу о революционной роли мещанства в жизни общества и его априорной прогрессивности, решил, что нужно что-то посерьезнее, чем сборище пьяных ноющих клерков в трактире, что и привело его к основанию «Союза Фашиствующих Безбожников».