Нам не дано предугадать - [60]

Однажды мы остановились на целый день в маленьком городке, называвшемся Мариинск, чтобы дать отдых себе и лошадям. Походив по улицам и наблюдая, что происходит, я понял, что надежды на активное сопротивление этой части армии нет. Армии больше не существовало, это было скопище людей без дисциплины, только немногие из них решили сопротивляться до конца и отправиться на восток, чтобы присоединиться к Транссибирской армии, возглавляемой Семеновым. Солдаты и казаки грабили население деревень, и офицеры были бессильны остановить их. Наихудшие сцены, которые я когда-либо видел, я наблюдал этой ночью в Мариинске, когда толпа солдат захватила винокуренный завод и разделила между собой все найденное вино. Следующим утром, когда мы выезжали из города, мы видели банды пьяных солдат, орущих и стреляющих, и тела замерзших до смерти, лежащие на улицах.

Пять дней прошли в этом горестном пути через тайгу с отступающей недисциплинированной армией. 1 января 1920 года мы приехали в Ачинск, маленький город около ста верст от Красноярска, где я ожидал вскоре встретиться с семьей. Лошади были так измучены длинным путем по гористой местности, начавшейся после Мариинска, что мы были вынуждены остановиться в городе на день. Мы проехали 1600 верст от Омска, и, если бы не это глупое промедление в Новониколаевске, я был бы уже с семьей на пути на восток.

Комендант города предупредил нас, чтобы мы не задерживались надолго, так как красные уже недалеко и весьма вероятно, что большие банды партизан перережут дорогу на Красноярск. Но мы не могли ехать из-за состояния наших лошадей и решили провести часть ночи здесь и двинуться до рассвета. Это была тревожная ночь. Выстрелы слышались совсем близко к городу, среди ночи раздался сильный взрыв боеприпасов, а потом дошло известие о том, что красные вступили в город. Мы не спали совсем и перед рассветом начали запрягать лошадей, хотя они и не годились для длинного пути. Наконец все было готово, и мы собирались уже двинуться, как вдруг затрещали пулеметы, как раз в том направлении, куда мы должны были направиться. С отчаянием мы поняли, что выехать из города невозможно, ночью он был окружен красными. Они стреляли вдоль дороги на Красноярск так, чтобы никого не выпустить. В неверном утреннем свете мы увидели солдат с ненавистной красной звездой на шапках, триумфально входивших в город. Моей первой мыслью было бежать верхом по какой-нибудь другой дороге, но вскоре я понял глупость этого плана: если бы я не замерз в этой незнакомой дикой местности, меня, несомненно, захватили бы красные или партизаны. Я подумал обо всем, что я вынес, начиная с Тюмени: мое заключение, первое бегство из Омска, летнее отступление с госпиталем, шестинедельное путешествие по холоду, полное лишений, предпринятое, чтобы уйти от большевиков, что же теперь – опять попасть к ним в заключение или даже хуже?! А моя семья, оторванная от меня и, возможно, продвигающаяся сейчас к Дальнему Востоку, – когда я увижусь с ней снова?

Времени думать не было, мы должны были действовать быстро: сожгли все компрометирующие документы, спрятали несколько наших ружей в снег и разделили между собой деньги. Затем мы водрузили большой флаг с Красным Крестом на крыльце, распрягли лошадей, распаковали некоторое госпитальное оборудование, чтобы было ясно, что мы – мирная организация Красного Креста.

Как раз когда мы кончили эти приготовления, во двор вошел патруль и приказал идти к новому военному коменданту, чтобы зарегистрироваться. Нам было приказано оставаться в городе, лошадей и телеги у нас отобрали. Когда я сам пошел отметиться у коменданта и сказал ему мою фамилию, тот презрительно посмотрел на меня и спросил:

– Князь Голицын?

– Нет, доктор Голицын, – ответил я и показал ему некоторые из моих документов без титула, думая о трудностях, которые теперь будет доставлять мне моя фамилия.

Комендант отослал меня к чиновнику, заведовавшему медицинской частью, чтобы получить у него распоряжения. Чиновник сказал мне, что у него достаточно докторов в городе и что он отошлет меня в Омск. Это для меня было ужасно – отправиться назад и потерять надежду встретиться с семьей, и я попросил отправить меня на восток в Красноярск, сказав ему, что как хирург я бы предпочел быть ближе к фронту, где у меня будет больше возможностей заниматься хирургией.

– Я думаю, – сказал он, – что война кончена. Армия Колчака больше не существует. Нам предстоит бороться только с одним оставшимся врагом – тифом.

После небольшой дискуссии он согласился послать меня в Красноярск.

Я оставался в Ачинске несколько дней, ожидая отправки поезда, так как железнодорожный путь чинился. Город был переполнен пленными, которых сотнями доставляли из окрестных деревень или ловили на дорогах, ведущих на восток. Большинство было ограблено дочиста, даже их полушубки были отобраны, так что мы могли считать себя счастливыми, что были захвачены в городе и наши личные вещи были нетронуты.

Все пленные были разделены на две группы: офицеры регистрировались, первое время были на свободе и только обязаны были ежедневно являться в контору коменданта, немногие, более высокого ранга, были в заключении. Второй группе, простым солдатам, было приказано немедленно покинуть город и отправляться по домам. Это казалось очень мудрым и гуманным решением, но на деле было так же жестоко, как смертный приговор. Им не разрешалось ехать на поезде, так как железная дорога была в ужасном состоянии и обслуживала только Красную армию. Тысячи солдат шли по дорогам в холод и метель, прося подаяние, и погибали от холода, истощения и тифа. Только немногие из них дошли до дома. Офицеров тоже не радовала свобода. Вскоре их собрали в лагеря и дотошно расспрашивали о прошлом. Большинство из них были брошены в тюрьму, некоторые были расстреляны, другие посланы на работу в шахты, были такие, что вступали в Красную армию как солдаты и попали под строгое наблюдение.