Наклонная плоскость - [3]

Купив квартиру в Перово на полученные в Канаде средства, Клюевы стали жить в Москве. Деньги, скопленные в холодной благоутроенной стране довольно долго не заканчивались. Жить в России, меняя доллары, тогда было весело и привольно. Варвару отдали в художественную школу, чтобы она научилась писать иконы по-настощему, а не как отец. Девочка ездила из Перово на Парк Культуры и все было бы вообще хорошо, если бы не тараканы. Тараканы в те времена еще были крепкими и разнообразными. И ничем не выводились, они были настольно причудливой формы, что, если бы кто то хотел, то мог бы изучать их часами — маленькие рыжие, коричневые, большие, черные, цельные, собранные из двух половинок, они ничего не боялись, ели любую отраву, жили в тапочках и любили спать прямо, как собаки, на добротном канадском белье. К тараканам Татьяна Сергеевна привыкнуть не могла, несмотря на крестьянскую привязанность к животным.

Потом кончились деньги, лубочные иконы в Москве писали все кому не лень и труд отца Варвары затерялся среди этого разнообразия. Окончательным поводом же для переезда в деревню послужило сразу несколько обстоятельств. Во-первых — тайная жизнь тихой Вари, у которой после недолгого отсутсвия родителей, обнаружили под кроватью несколько бутылок разнообразных ликеров, синих, зеленых и красных, больше напонимавших жидкость для химических опытов, чем выпивку и пепельницу с окурками. Вторая причина была — те же тараканы.

Последней каплей стала битва с насекомыми с помощью некой фирмы, предоставляющей такие услуги. Фирма пришла в фирменной одежде, распылила вонючую фирменную жидкость с фирменной наклейкой, а заодно лишила семью Клюевых последней части сбережений, которые хранились в самоваре. Место в самоваре было гордостью матери Варвары и она даже восхитилась находчивостью молодых людей, которые смогли обнаружить его и нейтрализовать буквально за несколько минут ее отсутсвия в комнате.

Для проживания выбрали глухую деревню под Муромом. Там никакой опасности застать погрязшую в грехе цивилизацию не было. Из трезвых мужчин там жил один директор школы. Он не грешил, а напротив, был даже очень образованным, начитанным, к тому же праведно проживающим в браке с благоверной супругой, осталось только непонятным, где ему в этакой глуши блеснуть этими атавизмами. В школе его имелось шесть учеников. Директор вел у них все уроки, кроме физкультуры. Для физического развития детей, существовал специальный физкультурник, дед Николай. Он был глубоким алкоголиком, как и все остальное мужское население деревни, однако четко знал, когда у него урок, ставил будильник за три часа до выхода к детям, громко кряхтел, отклыдывал бутылку в сторону и ложился спать, чтобы через три часа иметь возможность выйти на урок перпендикулярно основанию земли. Николай, по понятиям деревни, был прямо заслуженным учителем, и директор это ценил. Каждый раз перед уроком он встречал у дверей школы своего единственного педегога и крепко жал ему руку. Этот ритуал, говаривали в деревне, соблюдался шестнадцать лет подряд и чтился не меньше ежегодной проповеди папы Римского. Ученики были разнообразны по масти и калибру. Самому старшему было семнадцать, и в свои годы, он тоже уже был законченным алкоголиком, единственное, что отличало его от других односельчан, было умение часами ковырять в носу без отдыха и усталости. Клюевы шутили, что он и в девятый класс пошел только потому, что ковыряя в носу, совершенно невозможно ездить комбайне. А в школе за партой это очень даже возможно. Еще был Славик лет тринадцати, этот чуть что, снимал штаны, выставляя изрядное для его возраста хозяйство и скалился, оголяя мелкие зубы. И глядя в его чистые, косые глаза, становилось понятно, что отвадить его от этого занятия можно лишь посредством убийства. Была еще девочка — на ней сказался ранний алкоголизм родителей, она ничем особенно не выделялась, была доброй и тихой, но соображала и говорила большим трудом.

Варю четырнадцати с половиной лет в эту школу решили все-таки не отдавать. Ей купили краски и отправили созерцать и запечетлевать русскую природу. Посчитали, что образования для девочки у нее итак больше, чем надобно.

Запечатлеть в деревне было что: можно было коров, зайцев, крупных щетинистых свиней, деревенских алкоголиков, которые спали прямо в поле, вываливаясь в конце смены из комбайнов, как созревшее семя из колоса и много еще чего. Также можно было совершенствовать жанр, с натуры рисуя, как добродушные старушки, жены, разбирали мужиков вечером после работы, причем каждая своего и никогда их не путали, чем восхищали тогда еще крепкую и опрядную Татьяну Сергеевну. Мужики же обычно по заведенному ритуалу не хотели в избу, сопротивлись, вставали на четвереньки, громко неразборчиво пели и отчетливо матерились, а жены загоняли их внутрь дружески подпихивая ногами, и для верности плевали на них сверху очистками от семечек, не со зла, а забывы ради. В общем, все это были довольно милые и колоритные картины из жизни деревни, которые никто в живописи так до сих пор и не выразил. Татьяна Сергеевна и Сергей Николаевич считали, что именно в такой обстановке их чистый цветок Варя и вырастет настоящей русской женщиной.